К. Г. Юнг. Психология и религия

которые намного превосходят сознательное видение. Не вызывает сомнений и то. что 

голос - это один из основных религиозных феноменов, его можно наблюдать и в тех 

случаях, когда сознание, так сказать, занято темами, весьма далекими от религиозных. 

Схожие наблюдения нередки и в других случаях, а потому я должен признать, что 

понимаю эти данные только так, а не иначе. Я часто сталкивался с возражением, согласно 

которому мысли, если они провозглашены, могут принадлежать исключительно самому 

индивиду. Возможно, это и так, во своей мыслью я называю ту, что помыслена мною, 

подобно тому, как я называю деньги своими, если заработал или получил их сознательно 

и законным путем. Если некто решит преподнести мне деньги в качестве подарка, то я 

ведь не могу сказать своему благодетелю:  

"Благодарю Вас за мои собственные деньги", хотя позже я уже могу заявить, что это мои 

деньги. Точно такая же ситуация и с голосом. Он дает мне какой-то материал, подобно 

другу, сообщающему мне о своих идеях. Было бы непорядочно, да и неверно, считать, 

будто сказанное им - это мои идеи.  

Вот почему я провожу принципиальное различие между тем, что было произведено и 

присвоено моими собственными сознательными усилиями, и тем, что ясно и 

безоговорочно является продуктом бессознательного ума. Кто-то захочет возразить, что 

бессознательный ум все же принадлежит мне, а потому такое различение излишне. Но я 

не могу сказать с уверенностью, является ли бессознательный ум - моим, так как понятие 

" бессознательное" предполагает, что я даже не осознаю его наличия. Фактически, 

понятие "бессознательного ума" является просто удобным предположением7. На деле я 

совершенно бессознателен, иначе говоря, совсем не знаю, откуда доносится этот голос. Я 

не только не могу воспроизвести этот феномен по своей воле, но я не в силах предугадать 

и содержание того, что он может до меня донести. Поэтому было бы самонадеянно 

считать, будто голос мой принадлежит моему уму. Это было бы не совсем точно. Тот 

факт, что голос воспринимается вами в вашем сновидении, ничего не доказывает, ибо вы 

можете слышать и шум на улице, который никак своим не назовете.  

Только при одном условии вы могли бы на законных основаниях называть голос своим 

собственным, а именно, если вы считаете свою сознательную личность частью целого, так 

сказать меньшим кругом, входящим в больший. Мелкий банковский клерк, который водит 

друга по городу и показывает ему на здание банка со словами: "А вот мой банк", - 

пользуется той же привилегией.  

Мы можем предположить, что человеческая личность состоит из двух частей: во-первых, 

это сознание и все то, что им покрывается; во-вторых, это расплывчатые глубинные 

регионы бессознательной психики. Если первое можно более или менее ясно определить и 

очертить, то целостность человеческой личности необходимо признать недоступной для 

полного описания или определения. Другими словами, каждая личность содержит в себе 

некую беспредельную и не поддающуюся определению часть, ибо ее сознательная и 

наблюдаемая часть не включает в себя ряд факторов, существование которых мы 

вынуждены, однако, предполагать, чтобы иметь возможность объяснять наблюдаемые 

случаи. Вот эти-то неизвестные факторы и образуют то, что мы называем 

бессознательным.  

У нас нет представления о содержании этих фактов, поскольку мы наблюдаем только их 

следствия. Мы можем только предположить, что они имеют психическую природу, 

сравнимую с содержаниями сознания, хотя полной уверенности в этом у нас нет. Но стоит 

 

17

 

лишь представить себе, что подобие существует, и нам уже не удержаться от дальнейшего 

развития мысли. Так как содержания нашего ума сознательны и воспринимаются лишь 

при ассоциации с Эго, значит феномен голоса, наделенного личностным характером, 

также может принадлежать центру, но уже не тождественному нашему сознательному 

Эго. Такое рассуждение допустимо, если мы будем считать Эго подчиненным или 

включенным в Самость - центр тотальной, беспредельной и не поддающейся определению 

психической личности .  

Когда философские аргументы привлекаются лишь для того, чтобы удивить своей 

сложностью, этот прием не приводит меня в состояние восторга. Хотя мои доказательства 

могут показаться трудными для понимания, они, по крайней мере, представляют собой 

честную попытку осмысления наблюдаемых фактов. Проще говоря, так как мы далеки от 

всезнания, то практически любой опыт, факт или объект содержит в себе нечто 

неведомое. Так что если мы толкуем о тотальности опыта. то слово "тотальность" может 

относиться лишь к сознательной части опыта. А так как мы не можем предположить, что 

наш опыт покрывает собой тотальность объекта, то очевидно, что абсолютная тотальность 

должна в себя включать еще и ту часть, которая в опыт не вошла. Сказанное верно 

относительно всякого опыта, а в равной степени и психики, чья абсолютная тотальность 

покрывает большую часть сознания. Иными словами, психика не является исключением 

из общего правила, согласно которому мы устанавливаем что-либо о вселенной ровно 

настолько, насколько это позволяет нам наша психическая организация.  

Мои научные исследования вновь и вновь показывали, что определенные содержания 

психики имеют своим источником слои более глубокие, нежели сознание. Эти слои часто 

содержат в себе видение или знание более высокого порядка, чем то, что в состоянии 

произвести сознание. У нас имеется для таких явлений подходящее слово - интуиция. 

Произнося это слово, большая часть людей испытывает приятное ощущение - словно 

употребив его, мы смогли что-то себе объяснить. При этом не принимается во внимание 

тот факт, что не вы осуществляете интуицию - наоборот, это всегда она к вам приходит. У 

вас есть предчувствие, оно само в вас случилось, а вы его просто улавливаете, если 

достаточно умны и проворны.  

Поэтому голос во сне со священным домом я объясняю как принадлежащий более 

совершенной личности, к которой сознательное "Я" сновидца относится как часть к 

целому. В этом причина того, что голос демонстрирует ум и ясность мысли, 

превосходящие наличное сознание сновидца. Такое превосходство является причиной 

безусловного авторитета, коим наделен голос.  

В том, чтб произносит этот голос, содержится своеобразная критика установок сновидца. 

В сновидении с церковью он пытался примирить две стороны жизни при помощи какого-

то дешевого компромисса. Как мы уже знаем, неизвестная женщина, Анима, не 

согласилась с этим и покинула сцену. В последнем сновидении голос, кажется, занял 

место Анимы - с той разницей, что вместо эмоционального протеста теперь звучит 

властная речь о двух типах религии. Согласно прозвучавшему приговору, сновидец 

склонен использовать религию как замещение "образа женщины". Под "женщиной" 

подразумевается Анима. Это подтверждается следующим изречением, гласящим, что 

религия используется как заменитель "другой стороны душевной жизни". Она 

представляет женское начало, лежащее за порогом сознания, т.е. принадлежащее так 

называемому бессознательному уму. Критику, следовательно, можно понять так: "Ты 

обращаешься к религии, чтобы бежать от собственного бессознательного. Ты 

используешь ее как заменитель части своей душевной жизни. Но религия - это плод и 

кульминация полноты жизни, содержащей обе эти стороны".  

Тщательное сопоставление содержания этого сна с другими сновидениями той же серии 

безошибочно показывает, что представляет собой "другая сторона". Пациент все время 

пытался игнорировать свои эмоциональные нужды. Он опасался, что они могут вовлечь 

его в неприятности, например, приведут его к женитьбе и ко всякого рода обязанностям - 

 

18

 

любви, преданности, доверию, эмоциональной зависимости и вообще к покорности 

душевным нуждам. Обязанности эти не имели ничего общего ни с наукой, ни с 

академической карьерой; более того, само понятие "душа" было для него каким-то 

интеллектуальным непотребством, таким, что и прикоснуться страшно.  

"Таинство" души для моего пациента - это некое иносказание, ставящее его в тупик. Он 

ничего не знал о религии кроме того, что она представляет собой вероучение, и решил, 

что ею можно заменить определенного рода эмоциональные потребности - их можно 

обойти, если ходишь в церковь. Предрассудки нашего века сказались на уровне его 

понимания. С другой стороны, голос сообщает ему нечто нарушающее всякие условности, 

неортодоксальное, шокирующее: религия принимается всерьез, ставится на самую 

вершину жизни. Причем жизни, включающей в себя "другую сторону" и подрывающей 

тем самым любезные сердцу интеллектуальные и рационалистические предрассудки. Это 

был настолько серьезный переворот в сознании, что мой пациент часто опасался, что 

сойдет с ума. Должен сказать, имея представление о типичных интеллектуалах 

сегодняшнего и вчерашнего дня, что попавшему в такую переделку человеку можно 

посочувствовать. Всерьез считаться с "образом женщины", другими словами, с 

бессознательным - какой удар по просвещенному здравому смыслу!9  

Я начал курс лечения только после того, как пациент записал первую серию из примерно 

350 сновидений. Я получил тем самым полное представление о всех нюансах его 

неупорядоченного опыта. Не удивительно, что он хотел бросить это предприятие. К 

счастью, у этого человека была своя "религия": он "тщательно принимал во внимание" 

свой опыт и в достаточной мере обладал л1 

Конечно, можно было бы посчитать этот случай исключением из правил - подобно тому, 

как все подлинно человечные и совершенные личности суть исключения. Верно, что 

подавляющее большинство образованных людей нельзя отнести к цельным личностям, а 

вместо истинных ценностей они наделены множеством суррогатов. Такое существование 

неизбежно вызывает невроз, как у нашего пациента, так и у множества других людей.  

То, что у нас принято называть "религией", в такой степени является подделкой, что я 

часто спрашиваю самого себя: не выполняет ли такого рода "религия" (я предпочитаю 

называть ее вероучением) важную функцию в человеческом обществе? Несомненная цель 

замещения - поставить на место непосредственного опыта некий набор пригодных 

символов, подкрепленных твердыней догмата и ритуала. Католическая церковь 

поддерживает их всем своим непререкаемым авторитетом, протестантская церковь (если 

этот термин еще применим) настаивает на вере и евангельском благовестии. Пока эти два 

принципа работают, люди надежно закрыты от непосредственного религиозного опыта10. 

Даже если нечто подобное с ними и случится, они могут обратиться к церкви, где им 

объяснят - пришел ли этот опыт от Бога или от дьявола, принять его или отвергнуть.  

Мне по роду своей деятельности приходилось встречать людей, которые имели подобный 

непосредственный опыт и не пожелали подчиниться догматическому авторитету. Мне 

приходилось наблюдать, как они проходили все стадии исполненных страсти конфликтов, 

переживали страх безумия, отчаянную путаницу, депрессии, которые были одновременно 

гротескными и наводящими ужас. Так что я вполне сознаю чрезвычайную важность 

догмата и ритуала - по крайней мере в качестве методов умственной гигиены. Если мой 

пациент - католик, я неизменно советую ему исповедоваться и причащаться, чтобы 

защитить себя от непосредственного опыта, который может оказаться слишком тяжелой 

ношей. С протестантами обычно много сложнее, поскольку догматы и ритуалы сделались 

настолько бледными и слабыми, что в значительной степени утратили свою 

эффективность. Исповедь, как правило, отсутствует, а пасторы разделяют со своей 

паствой общую нелюбовь к психологическим проблемам и, к несчастью, общее для них 

психологическое невежество. Католический "руководитель совести", как правило, владеет 

несопоставимо большим психологическим мастерством. Более того, протестантские 

пасторы получают на теологическом факультете научную подготовку, которая, в силу 

 

19

 

господствующего критического духа, подрывает наивность веры, в то время как в 

подготовке католического священника подавляющую значимость имеет историческая 

традиция, что способствует укреплению авторитета института церкви.  

Конечно, я мог бы, как врач, принадлежать к сторонникам так называемого научного 

вероучения, свести содержание невроза к вытесненной детской сексуальности или воле к 

власти. С помощью такого умаления психики можно было бы защитить известное число 

пациентов от риска появления и переживания непосредственного опыта. Но я знаю, что 

эта теория лишь частично истинна, т.е. улавливает только отдельные поверхностные 

аспекты невротической психики. А я не могу убеждать моих пациентов в том, во что сам 

не верю безоговорочно.  

Тоща мне могут возразить: "Но вы же советуете католикам ходить в церковь и 

исповедоваться - в таком случае вы пропагандируете то, во что сами не верите", - имея в 

виду, что я протестант.  

В ответ на такую критику я должен сразу заявить, что стараюсь вообще обходиться без 

проповеди моих верований. Конечно, я держусь моих убеждений, но они не выходят за 

пределы того, что я считаю своими действительными познаниями. Я убежден в том, что я 

знаю. Все остальное - это гипотезы, и я отношу к Неведомому множество самых 

разнообразных вещей. Они меня не касаются. Они начнут меня касаться, если я 

почувствую, что должен знать о них что-нибудь.  

Поэтому, если пациент убежден в исключительно сексуальном происхождении своего 

невроза, то я не стану ему препятствовать, ибо знаю, что такое убеждение, особенно если 

оно глубоко укоренилось, является превосходной защитой от приступов ужасающей 

неопределенности непосредственного опыта. Пока эта защитная стена держится, я не 

стану ее ломать, так как знаю, что должны существовать какие-то весомые причины такой 

узости кругозора пациента. Но если сновидения начнут разрушать его защитительную 

теорию, то я буду поддерживать более широкую личность, что я и делал в тех случаях, 

когда дело касалось описанных выше сновидений.  

Точно так же и по тем же мотивам я поддерживаю гипотезы верующего католика, но до 

тех пор, пока они работают. В любом случае я поддерживаю защитные средства и не 

задаю академических вопросов о том, насколько истинны наши представления об этой 

защите. Мне довольно того, что она работает.  

Что же касается нашего пациента, то надо сказать, что в данном случае стена 

католической защиты рухнула задолго до того, как я с ним столкнулся. Он посмеялся бы 

надо мной, посоветуй я ему исповедоваться или нечто в этом роде. Точно так же он 

посмеялся бы и над сексуальной теорией, которая тоже не оказала бы ему поддержки. Но 

я всегда давал ему ясно понять, что целиком нахожусь на стороне услышанного им во сне 

внутреннего голоса, в коем я видел часть его будущей цельной личности, назначение 

которой состояло в том, чтобы освободить нашего пациента от его односторонности.  

Для интеллектуальной посредственности, со свойственным ей просвещенным 

рационализмом, всеупрощающая научная теория тоже является очень хорошим защитным 

средством - в силу потрясающей веры современного человека во все, на что приклеен 

ярлык науки. Такой ярлык сразу успокаивает, почти так же как "Roma locuta, causa finita". 

Сколь бы утонченной ни была научная теория, с психологической точки зрения сама по 

себе она имеет меньшую ценность, нежели религиозный догмат. Причина здесь весьма 

проста: ведь теория по необходимости является в высшей степени абстрактной, 

совершенно рациональной, в то время как догмат выражает посредством образа нечто 

иррациональное. Иррациональный факт, каковым является и психика, куда лучше 

передается в образной форме. Более того, догмат обязан своему существованию, с одной 

стороны, так называемому непосредственному опыту "откровения" (богочеловек, крест, 

непорочное зачатие, Троица и т.д.), с другой - сотрудничеству многих умов, которое не 

прекращалось на протяжении веков. Быть может не совсем понятно, почему я называю 

некоторые догматы "непосредственным опытом", тогда как догмат исключает именно 

 

20

 

непосредственный опыт. Однако упомянутые мною христианские догматы характерны не 

только для христианства. Они столь же часто встречаются в языческих религиях и, кроме 

того, могут спонтанно появиться вновь и вновь в форме самых разнообразных 

психических явлений, подобно тому, как в отдаленном прошлом они имели своим 

истоком галлюцинации, сновидения, состояния транса. Они возникли, когда человечество 

еще не научилось целесообразно использовать умственную деятельность. Мысли пришли 

к людям до того, как они научились производить мысли: они не думали, а воспринимали 

свои умственные функции. Догмат подобен сновидению, он отражает спонтанную и 

автономную деятельность объективной психики, бессознательного. Такой опыт 

бессознательного представляет собой значительно более эффективное средство защиты от 

непосредственного опыта, нежели научная теория, которая не принимает во внимание 

эмоциональную значимость опыта. Напротив, догмат в этом отношении необычайно 

выразителен. На место одной научной теории скоро приходит другая, догмат же 

неизменен веками. "Возраст" страдающего богочеловека, по крайней мере, пять 

тысячелетий, а Троица, наверное, еще старше.  

Догмат представляет душу полнее теории, ибо последняя выражает и формулирует только 

содержание сознания. Более того, теория должна передавать живое существо 

абстрактными понятиями, догмат же способен выражать жизненный процесс 

бессознательного в форме драмы раскаяния, жертвоприношения и искупления. С этой 

точки зрения поразительна протестантская схизма. Поскольку протестантизм стал 

вероучением предприимчивых германских племен с характерным для них любопытством, 

приобретательством, беспокойством, то вполне вероятно, что эти особенности характера 

не вполне согласовывались с церковным миром, по крайней мере, на долгое время. 

Видимо, в церкви слишком многое сохранялось от Imperium Romanum или Pax Romana, 

чрезмерно много для их еще недостаточно дисциплинированной энергии. Вполне 

возможно, что им нужен был не ослабленный, менее контролируемый опыт Бога, как это 

часто случается с предприимчивыми и беспокойными людьми, слишком юными для 

принятия любой формы консерватизма или самоотречения. Поэтому они отказались от 

посредничества церкви между Богом и человеком ( одни в большей степени, другие - в 

меньшей). Убрав защитные стены, протестант утратил священные образы, выражающие 

важные факторы бессознательного. Тем самым высвободилось огромное количество 

энергии, которая устремилась по древним каналам любопытства и приобретательства, из-

за чего Европа сделалась матерью драконов, пожравших большую часть земли.  

С тех пор протестантизм становится рассадником расколов и в то же самое время 

источником быстрого роста науки и техники, настолько привлекших к себе человеческое 

сознание, что оно забыло о неисчислимых силах бессознательного. Потребовались 

катастрофа великой войны и последующие проявления чрезвычайного умственного 

расстройства, чтобы возникло сомнение в том, что с человеческим умом все в порядке. 

Когда разразилась война, мы были уверены, что мир можно восстановить рациональными 

средствами. Теперь же мы наблюдаем удивительное зрелище - государства, присвоившие 

себе древние теократические притязания на тотальность, которые неизбежно 

сопровождаются подавлением свободы мнений. Мы вновь видим людей, готовых 

перерезать друг другу глотку ради детски наивных теорий о возможности сотворения рая 

на земле. Не слишком трудно заметить, что силы подземного мира - если не сказать ада, - 

ранее скованные и служившие гигантской постройке ума, творят ныне или пытаются 

создать государственное рабство и государство-тюрьму, лишенное всякой 

интеллектуальной или духовной привлекательности. Сегодня немало людей убеждены в 

том, что простого человеческого разума уже недостаточно для решения громадной задачи 

- заново усмирить вулкан.  

Все это развитие подобно року. Я не стал бы возлагать вину за него на протестантизм или 

Возрождение. Несомненно одно - современный человек, будь он протестантом или нет, 

утратил защиту церковных стен, старательно возродившихся и укреплявшихся с римских 

 

21

 

времен. Эта утрата приблизила его к зоне мироразрушающего огня. Темпы жизни 

ускорились, она сделалась гораздо интенсивнее. Наш мир захлестывают волны 

беспокойства и страха.  

Протестантизм был и остается великим риском, и в то же самое время - великой 

возможностью. Если он будет и далее распадаться как церковь, это грозит человеку 

лишением всяких духовных предохранителей и средств защиты от непосредственного 

опыта сил бессознательного, ждущих высвобождения. Посмотрите на всю невероятную 

дикость, которая творится в нашем так называемом цивилизованном мире, - все это 

зависит от людей, от состояния их ума! Посмотрите на дьявольские орудия разрушения! 

Они были изобретены совершенно безобидными джентльменами, разумными и 

уважаемыми гражданами, которыми нам так хочется стать. А потом весь мир взрывается, 

и наступает неописуемый ад опустошения, и никто за это, кажется, не несет 

ответственности. Это происходит словно само собой, но ведь это творение человека. Пока 

каждый из нас уверен, что он представляет собой лишь собственное сознание, 

превосходно исполняющее свои обязанности и служащее добыче скромного достатка, 

никто не замечает того, что вся эта рационально организованная толпа, именуемая 

государством или нацией, влекома какой-то безличной, неощутимой, но ужасной силой, 

никем и ничем неостановимой. Эту страшную силу объясняют по большей части страхом 

соседней нации, в которую словно вселился злобный дьявол. Так как никому не ведомо, 

насколько сам он одержим и бессознателен, то собственное состояние просто 

проецируется на соседа, а потому священным долгом объявляется приобретение самых 

мощных пушек и самых ядовитых газов. Хуже всего то, что это верно: ведь соседи 

находятся во власти того же неконтролируемого страха. В сумасшедших домах хорошо 

известно, что самыми опасными являются пациенты, движимые не гневом и не 

ненавистью, а страхом.  

Протестант остался в одиночестве перед Богом. У него нет исповеди, отпущения грехов,