Müasir fəlsəfə problemləri” şöbəsi MÜASİr fəLSƏFƏ, elm və MƏDƏNİYYƏT: postqeyri-klassik epistemologiYA

1, с. 48).

Как видим, отличие неклассической науки от классической состоит в явном учете в научной картине мира человеческого фактора, в конкретизации субъекта познания и вытекающей отсюда необходимости учета соотносительности знаний к субъекту познания. С целью выявления, присущих неклассической науке особенностей, рассмотрим нижеследующие виды относительности знаний к субъекту и способам его познания:

1. Относительность к типу организации субъекта познания. Под этим понимается относительность к его субстратно-структурно-функциональной организации и способам взаимодействия с миром.

2. Относительность к системе отсчета.

3. Относительность к средствам наблюдения.

Первый вид относительности означает соответствие сущест­вующего разбиения окружающего мира на многообразие вещей, свойств и отношений, особенностям пространственно-временной организации субъекта познания. Многообразие вещей окружающей среды согласуется с масштабами практической и познавательной деятельности человека, способами оценок и измерения событий. «В процессе своей деятельности субъект познания членит мир внешних взаимодействий, дробя его на «вещи», «свойства», «отношения», исходя, … из рецепторно-сигнального членения мира которое формируется в процессе биогенеза. Эти чувственные образы мира играют большую роль и в развитой познавательной деятельности, формируя, в частности, «наглядный образ», играющий важную роль в научном познании. Они образуют как бы нижний этаж иерархии, на основе которого создаются более сложные познавательные образы мира». (17, с. 251).

Человеческое «видение» мира зависит от параметров его телесной организации, особенностей органов чувств, структуры познавательной деятельности и т.д. то есть детерминируется конкретикой его организационного бытия. Научная картина мира создается не абстрактным существом, лишенным физических свойств, а человеком, обладающим вполне определенными структурно-функциональными параметрами, занимающим определенное место в материальной организации мира. Субстратные, структурные и функциональные характеристики человека, а также особенности физических сигналов, используемых им в процессе познания, (определенной длины волны свет, звук и т.д.) накладывают конкретные ограничения на его познавательные возможности и определяют доступную и согласованную с ним структуру реальности. Для субъекта с принципиально иным телесным строением, разбиение мира на многообразие вещей было бы другим.

Данный вид относительности не означает, что некоторый фрагмент реальности, существующий для одного типа субъектов, может вообще не существовать для другого типа субъектов. В любом фрагменте реальности потенциально существует бесконечное многообразие вещей. Однако его разбиение на конкретное многообразие вещей актуализируется соотносительно к типу субъекта познания. Таким образом, относительным к субъекту познания является не существование реальности самой по себе, а ее разбиение на множество вещей.

Следовательно, для различных типов субъектов из одного и того же фрагмента реальности будет выделено принципиально разное многообразие вещей, в силу того, что чувственно воспринимаемые миры у них, из-за отличия масштабов их телесных организаций, диапазонов чувствительности органов ощущений, природы сигналов, используемых для получения информации о мире и т.д. будут принципиально разными.

«Чувственно воспринимаемый мир» является основным значимым подмножеством всего возможного многообразия вещей реального мира. Многообразие же мира, постигаемое на основе абстрактного мышления «переводится» на язык чувственно воспринимаемых символов, моделей и т.д. Поэтому два субъекта с принципиально различными органами чувств информацию, получаемую о мире, будут перекодировать в соответствии со своими чувственными образами и символами. Следовательно, хотя один и тот же фрагмент реальности, может быть признан различными субъектами как реально существующий, но оцениваться и представляться он будет различным образом. Двух одинаковых его образов для разных типов субъектов не может быть в принципе» (17, с. 251).

Знаменитое высказывание Протагора: «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют», – можно интерпретировать и таким образом, что мерой всех вещей человек является потому, что это вещи его мира, – в мире других субъектов были бы иные вещи.

Изложенное, по существу, означает, что каждый субъект познает свой мир вещей, и, познавая его, он одновременно познает и себя, поскольку познаваемый им мир находится в определенном соответствии с его природой.

Исходя из представлений о самоорганизации как универсальном процессе, присущем всей материи, приведенные положения можно объяснить следующим образом.

Самоорганизация обязательно предполагает наличие среды у самоорганизующейся системы. Самоорганизация субъекта невозможна без одновременного изменения среды. Однако «акт самоорганизации - это не какая-то конечная конкретная реализация в готовой среде разнообразных организмов, приспособленных к ней, а нечто большее - это акт глобального одновременного вычленения из материального континуума самой среды, и организма, который к ней приспособлен» (14, с. 62).

Поскольку возникновение и эволюция живых систем, приведшая к появлению человека, были бы невозможными, если бы органы чувств не были бы способны вычленять в окружающем мире значимое для их жизнедеятельности множество вещей, то понятно, что самоорганизация живых систем и выделение объектов окружающей среды являются взаимосвязанными процессами. Разбиение мира на вещи и способность их восприятия человеком являются взаимосогласованными феноменами. Определенные вещи, будучи значимыми для человека, формировали его органы чувств, – с другой стороны, с помощью сформированных таким образом органов чувств, выделялись вещи в окружающем мире. «Акт самоорганизации является одновременно и актом актуализации, вычленения конкретной материальной среды-«мира» данной самоорганизующейся системы - из бесконечной системы «всего» материального мира (14, с. 63).

Поэтому, классическое представление об абсолютно независимом от субъекта познания существовании вещей, неадекватно реальному положению человека в мире, и принятие его в качестве познавательной установки является неизбежным упрощением процесса познания. «Благодаря акту самоорганизации актуализируется соответствующий конкретный мир вместе с согласованным с ним субъектом. Таким образом говорить о конкретных формах существования материальной среды безотносительно к субъекту - бессмысленно» (14, с. 62).

Применительно к системному подходу, рассматривающему вещи как определенные системы, можно утверждать, что понятие системы является относительным, а не абсолютным. Только относительно конкретного субъекта, в соответствии с его особенностями и познавательными целями, возможно выделение той или иной системы. Без соотнесения системы с каким либо субъектом, по отношению к которому она представляется системой, можно говорить только о бесконечном множестве систем, содержащихся в любом фрагменте реальности.

Рассмотренный вид относительности является фундаментальным, на основе которого бесконечное многообразие мира подвергается, как бы, первому отбору. Из него выделяется первоначальное множество значимых вещей. Другие виды относительности, появившиеся с развитием науки, основываются на этой относительности и являются ее продолжением.

Современная наука показала, что многое из того, что считалось в мире привычных человеку макрообъектов абсолютным, является в действительности относительным, зависимым от условий познания. Стало ясно, что в зависимости не только от типа субъекта познания, но и от систем отсчета и применяемых познавательных средств, относительными могут быть свойства, отношения и даже само существование вещей.

В классической науке, по существу абстрагировавшейся от субъекта познания, систем отсчета и средств наблюдения, понятие вещи понималось как независимое, самотождественное образование, имеющее абсолютный характер для всех условий его существования и наблюдения. Поэтому и многообразие вещей окружающего мира представлялось само собой разумеющимся и единственно возможным для всех наблюдателей.

Убежденность в безотносительной к природе субъекта абсолютности, инвариантности окружающих вещей, основывается на видовой эволюции человека, приспособленного к миру макротел, и закреплено, так сказать, на «подсознательном» уровне восприятия. Собственно, объекты классической науки являлись объектами, доступными непосредственному восприятию, и именно в силу этого они стали первыми объектами научного исследования.

В современной же науке, вышедшей за пределы непосредственной практики, начинает преобладать представление, что вещи являются инвариантами мира классической науки, основанной на обыденном опыте и ограниченных познавательных условиях. П.С.Дэвис пишет: «С точки зрения «наивного реалиста» Вселенная представляет собой совокупность объектов. Для специалиста по квантовой физике это подвижная единая ткань, состоящая из всплесков энергии, и ни одна из частей этой «ткани» не существует независимо от целого, а это целое включает и наблюдателя». (6, с. 56) Как видим роль наблюдателя и применяемых им средств познания становится весьма существенной. В связи с этим в понятие инвариантности необходимо включить и условия познания, а это не позволяет считать вещи независимыми от субъекта познания, самотождественными образованиями.

Понимание относительности существующего многообразия вещей прошло ряд этапов. Научное познание шло от выявления релятивности определенных параметров объекта (массы, длины, промежутка времени и др.) к пониманию относительности наличия его ряда характеристик (возможности приписывать ему наличие импульса, координаты, компоненты спина и т.п.) и далее - к пониманию относительности существования самих физических объектов.

В теории относительности релятивными к системе отсчета являются количественные показатели свойств вещей. Например, длина, как физическая характеристика тел, существует во всех системах отсчета, но ее количественное значение не абсолютно, а относительно, то есть может быть определено только по отношению к тому или иному наблюдателю. В теории относительности было показано, что ряд физических характеристик, считавшихся абсолютными, зависят от положения наблюдателя. Теория относительности ввела новые и устранила некоторые старые инварианты. Пространственно-временные отношения, бывшие инвариантами в классической науке, перестали быть таковыми в неклассической науке. В теории относительности выявилась взаимосвязь пространства и времени и они потеряли свой абсолютный, независимый от системы отсчета, статус. Новым инвариантом оказался так называемый пространственно-временной интервал, содержащий в себе, как пространственные, так и временные координаты. «Непосредственно созерцаемыми оказались не абсолютно реальные величины (инварианты), а лишь проекции этих величин на ту систему отсчета, где находится наблюдатель, которые, таким образом, обладают лишь относительной реальностью» (1, с. 11).

В квантовой механике относительность к средствам наблюдения является более сильно выраженной. При этом, в зависимости от выбора средств наблюдения, объект может иметь одни характеристики и не иметь другие. То есть, относительность теперь касается качественных характеристик вещей. Например, в зависимости от аспекта рассмотрения и средств наблюдения элементарный объект может иметь или волновые, или корпускулярные свойства. Но проблема даже не в разных аспектах рассмотрения, а в необходимости учета самого наблюдателя при описании поведения частицы. «Трудность лежит не в двух аспектах (волновом или корпускулярном - Т. Б), а в факте, что никакое явление в атомном мире не может быть описано без ссылки на наблюдателя, не только на его собственную скорость, как это имеет место в теории относительности, но на весь его образ действия при выполнении наблюдения, на установку приборов и так далее. Само наблюдение изменяет ход событий. Как в таком случае можем мы говорить об объективном мире?» (2, с. 92). Как видим, относительными в квантовой механике становятся теперь качественные характеристики объектов, а не только количественные, как в теории относительности. Например, в зависимости от измерительного прибора частица может обладать определенной координатой и не обладать определенным импульсом.

Если относительность к системе отсчета связана с развитием теории относительности, а относительность к средствам наблюдения с развитием квантовой механики, то относительность самого существования физических объектов обусловлена совместным действием теории относительности и квантовой механики и является результатом относительности, как к системе отсчета, так и к средствам наблюдения. Например, исследование квантовых эффектов в интенсивных гравитационных полях показывает, что число частиц, регистрируемых прибором в «искривленном пространстве-времени», оказывается зависящим как от типа регистрирующего детектора, так и от состояния его движения. Понятие числа частиц, таким образом, становится относительным, зависящим от условий наблюдения. Считавшиеся ранее абсолютными понятия частицы и числа частиц в некоторых условиях становятся неинвариантными, зависящими от условий наблюдения (10, с. 59).

Таким образом, с расширением области исследуемых объектов связано введение ряда новых инвариантов и устранение некоторых старых. Понятие вещи оказывается инвариантом классической физики, инвариантом определенных познавательных условий.

Относительность существования вещей к системам отсчета и средствам наблюдения является продолжением рассмотренной выше относительности объектов к типу организации человека и способам его непосредственного, практического взаимодействия с миром. Если, в последнем случае многообразие объектов являлось относительным к данному типу субъектов, то в случае относительности к средствам наблюдения и системе отсчета, и для данного типа субъектов мир объектов может быть различным в зависимости от условий его познания.

Изложенное не равносильно релятивизму, ведь в каждых конкретных, идентичных условиях познания для всех субъектов общего типа имеется свое, определенное многообразие инвариантов окружающего мира. Такое понимание сущности процесса познания не противоречит и принципу объективности окружающего мира, поскольку речь идет об относительности его разбиения на многообразие вещей, отношений и свойств, а не относительности его существования. Оно не означает также, что многообразие объектов мира создается субъектом, является результатом творческой деятельности его сознания. Здесь утверждается только то, что между многообразием объектов мира и типом организации субъекта познания существует соответствие и взаимообусловленность. Предположения о том, какими могут быть объекты без субъектов познания, является ненаучным, выходящим за пределы возможностей познания. О таких объектах невозможно высказать никакого проверяемого утверждения, или, что то же самое, о них возможны любые взаимоисключающие утверждения.

В факте относительности существования отношений, свойств и самих вещей проявляется активность субъекта познания как деятельностного существа. Знания приобретаются не пассивным восприятием свойств реальности, а в результате активного взаимодействия с ней, пренебречь которым принципиально нельзя. «Естествознание описывает и объясняет природу не просто так, как она есть «сама по себе». Напротив, оно есть часть взаимодействия между природой и нами самими. Естествознание описывает природу, которая отвечает на наши вопросы и подвергается нашим методам исследования» (5, с. 43).

На системном языке можно было бы сказать, что объекты представляют собой системное свойство системы - «человек-мир», которое не присуще по отдельности частям этой системы, то есть, ни миру, ни человеку самим по себе. В процессе познания объект дается только как часть системы «субъект познания - система отсчета - средства познания - объект». Являясь частью этой системы, он, уже в силу системных законов, не может быть таким, каким существует вне этой системы. Поэтому, об объекте имеет смысл говорить только в рамках этой системы, вне которой о нем вообще ничего сказать невозможно. «Перед человеком предстает не «чистый объект», а система «объект-субъект» (...) Конечно, человек познает, при этом, прежде всего внешний мир, но вместе с тем он познает и себя, и свою гео-и антропоцентрическую «тень», которую он отбрасывает на изучаемые объекты» (3, с. 12). Каков объект сам по себе – это представление классической науки, основанное на абстрагировании от влияния систем отсчета, средств наблюдения и самого субъекта на исследуемый объект, – является сильной идеализацией реальной картины познания.

Изложенное можно выразить и словами В.Гейзенберга: «То, что мы наблюдаем, не есть природа как таковая, но природа в свете наших вопросов». Приводя эту мысль В.Гейзенберга, американский физик и философ Ф.Капра поясняет, что это по существу переход от объективной науки к эпистемической науке. Здесь сама постановка вопроса, то есть эпистемология, становится составной частью научных теорий. Эпистемология, таким образом, должна явным образом быть включена в описание природных феноменов (8, с. 57).

Исторически обращение к субъекту познания, включение эпистемологии в научную картину мира стало необходимым в силу внутренних факторов развития науки, осознавшей невозможность описания объекта, без учета особенностей субъекта познания. Хотя предметом естественных наук является познание окружающего мира, без учета человека в основополагающих установках развитие научного познания является невозможным. Причем степень учета человеческого фактора в научной картине мира возрастает по мере углубления в природу реальности.

Можно отметить устойчивую тенденцию в развитии науки, в соответствии с которой, конкретизация субъекта познания действительно идет по нарастающей. Хотя мнение о включении наблюдателя в картину описываемой реальности признается не всеми (например, А.Эйнштейн продолжал отстаивать классический идеал научности до конца своей жизни), но все же имеется ряд выдающихся сторонников излагаемой нами, так называемой, копенгагенской интерпретации квантовой механики. Например, В. Паули писал: «Другие ученые (прежде всего Бор, Гейзенберг и Борн, а к ним полностью присоединяюсь и я) не разделяют этих надежд (надежд классического понимания реальности – Т. Б.) и считают окончательным именно этот шаг в сторону более существенного включения наблюдателя и условий опыта в физическое описание природы, сделанный в квантовой механике. Я даже предполагаю, что наблюдатель в современной физике изолирован еще слишком сильно и физика будет отходить все дальше от классических образцов» (11, с. 27).

Можно сказать, что прогноз В.Паули о более полном включении наблюдателя в картину мира довольно вероятен. Во всяком случае, роль и усиление субъективного фактора в научном познании подчеркивают и ряд других авторов. Так Т. Куном в его концепции научной парадигмы человеческая составляющая науки прослежена в широкой перспективе на материале научных революций. Парадигма отражает не только изменение объективных установок и оценок научного знания. Знания о самом субъекте познания также претерпевает коренное, качественное изменение. В связи с этим Р. Тарнас пишет: «Научное знание всегда относительно, будучи зависимым от наблюдателя, от материальной среды, от научной парадигмы, которой придерживается исследователь, от его собственных теоретических представлений, от господствующих в его культуре верований, от его социального окружения и психологических предпочтений в отношении объекта и процесса наблюдения» (16, с. 306). Как видим, рационалистические подходы к развитию научного знания сменяются скептицизмом относительно возможностей чистого разума, усиливается значение в познании влияния иррациональных социокультурных детерминант. Можно утверждать, что все научные данные являются всегда в контексте той или иной теории и относительны к наблюдателю. Не существуют фактов самих по себе, и все они являются истолкованиями, зависящими от психологических мотивировок, бессознательных инстинктов, культурных предрассудков и языковых интерпретаций. Это справедливо в еще большей мере для философских течений, каждое из которых является своеобразной исповедью, а не безличной системой мышления.

Конкретизация субъекта познания осуществляется в революционные, переломные этапы развития науки, затрагивающие основополагающие принципы описания реальности. Классический идеал объективности не способствовал сосредоточению методологической рефлексии на статусе субъекта познания. К субъекту познания в физике обращались в основном под давлением самого физического познания в переломные моменты его развития. В эти периоды становилась необходимой философская рефлексия над статусом субъекта познания, появлялась потребность в переосмыслении фундаментальных допущений о его познавательных возможностях. Подобная философско-методологическая работа, совершаемая в значительной мере самими физиками, являлась необходимым условием дальнейшего развития физической науки.

Поэтому конкретизация субъекта, осуществляемая в переломные этапы развития научного познания, становилась заметной только в эти периоды. Именно в подобные периоды наблюдается всплеск философского и методологического интереса к развитию науки. Между революционными периодами, не затрагивающими основополагающих принципов описания реальности, развитие научного познания осуществлялось на основе принятых допущений о статусе субъекта познания. В эти периоды конкретизации подвергался объект, а не субъект познания, поэтому «видимым» являлся только процесс конкретизации объекта и терялась осуществляемая в развитии науки линия на последовательную конкретизацию субъекта познания. Из-за такого прерывистого проявления интереса к рефлексии над субъектом познания заметить процесс конкретизации субъекта удавалось, лишь охватив достаточно длительный, состоящий из ряда научных революций, этап развития науки.

Таким образом, каждая существенная конкретизация субъекта познания сопровождается коренным изменением представлений об описываемой реальности, то есть существенной конкретизацией объектов исследования, а каждая существенная конкретизация объектов невозможна без конкретизации субъекта познания. Тем самым объективность знания достигается не устранением человеческого фактора в исходной гносеологической схеме (как это осуществлялось в классической науке), а путем наиболее полного учета всех взаимосвязей человека с познаваемым миром. Научное познание осуществляется путем разработки наиболее полных «проекционных» теорий (проекций на макроплоскость человеческого бытия) и выделения их инвариантов, которые являются образами, соответствующими объективным структурам реальности (если о таковых, как о вне познавательной деятельности существующих, имеет смысл говорить).

Ф. Капра пишет об этом, отмечая различие между старой, или как он говорит объективной наукой и новой, или как он выражается, эпистемной наукой: « В старой парадигме научные описания считались объективными, то есть независимыми от человека-наблюдателя и от процесса познания. Согласно новой парадигме, мы считаем, что в описание естественных явлений должна явным образом входить эпистемология-описание процесса познания» (7, с. 340). Ф. Капра далее отмечает, что это означает, как указывал В.Гейзенберг, что невозможно говорить о природе, не говоря одновременно о самих себе.

Познание является своеобразным «диалогом» между субъектом и миром, как двумя гармонично связанными частями единого целого. Своеобразная парадоксальность такого диалога проявляется в том, что хотя конечной целью познания является получение объективных, независимых от человека знаний об исследуемой реальности, достигается это только путем наиболее полного учета человеческого фактора в создаваемой научной картине мира. Поэтому каждая существенная конкретизация субъекта осуществляется в результате основательной ломки представлений об исследуемой реальности и, наоборот, фундаментальные изменения статуса субъекта неизбежно ведут к построению новых теорий. Конкретизации субъекта и объекта познания, при смене фундаментальных теорий, являются взаимообуславливающимися процессами и могут рассматриваться как взаимосвязанные аспекты метода восхождения от абстрактного к конкретному.

Следовательно, в мире являющемся «человеческим миром», Вселенной человека, процесс самопознания является одновременно постижением окружающего мира, а развитие знаний о мире, в конечном счете, углубляет понимание самого человека. Совершенное познание мира совпадает, поэтому, с наиболее полным учетом человеческого фактора, человеческого измерения, с более глубоким постижением им своей сути и учета ее в фундаментальных познавательных установках. Соотношение объективного и субъективного в неклассической и постнеклассической науке, по сравнению с классической, оказывается тем самым весьма своеобразным. «Действительно, средства и процедуры наблюдения входят в состав условий познания, так что их характеристики являются гносеологическими по отношению к характеристикам объекта, которые выступают в роли онтологических. Однако если учесть отмеченную выше особенность полной картины реальности в неклассических теориях, то характеристики средств наблюдения также придется считать онтологическими, но в другом смысле. Таким образом, к онтологии в традиционном смысле (к картине объекта) добавляется своеобразная «онтология гносеологии», которой не знала классическая физика, так что в итоге полное описание (полная картина реальности) оказывается не только картиной объекта, но и картиной познания этого объекта» (1, с. 270).

Изложенные идеи относительно особенностей конкретизации субъекта познания справедливы только для научных теорий, затрагивающих основополагающие свойства реальности. Уточнение статуса субъекта познания является необходимым в теориях, отражающих фундаментальный уровень организации материи. В прикладных же теориях, опирающихся на фундаментальные теории, более конкретное знание об исследуемых объектах достигается и без существенной конкретизации субъекта познания.

Так, на основе ньютоновской механики разработаны различные теории о движении и свойствах механических тел, полнее отражающие особенности исследуемых объектов. Однако их разработка не потребовала конкретизации самого субъекта познания. Относительно него оставались в силе допущения ньютоновской механики, составляющей концептуальное ядро этих теорий, и дальнейшей конкретизации подвергался объект, а не субъект познания.

Конкретизация субъекта осуществлялась в физическом познании путем нахождения принципов невозможности или, иначе говоря, ограничений, накладываемых на его познавательные способности. Принципы невозможности являются своеобразными фокусами накопившихся проблем. Поэтому, нередко, самими учеными они воспринимались вначале как тупиковые ситуации, возникшие в развитии науки, и предпринималось множество попыток их опровержения. Однако, «доказательства невозможности имеют фундаментальное значение. Каждое из них открывает какую-то неожиданную внутреннюю структуру реальности, обрекшую на провал чисто умозрительные построения» (13, с. 281). Они играют не разрушительную, а конструктивную роль. Хотя открытие данных принципов на первых порах способно затормозить развитие науки, но в целом они являются отправными пунктами построения новых, более глубоких теорий. «Эти открытия ознаменовали в свое время конец целых направлений в естествознании, достигших своих пределов. Ныне они предстают перед нами в ином свете не как конец, а как начало, как новая открывающаяся перспектива» (13, с. 279).

В тех случаях, когда принципы невозможности удается сформулировать в точном, количественном виде и выразить с помощью универсальных постоянных, появляется возможность построения строго количественной теории. «Открытие универсальных постоянных произвело переворот в бытующих взглядах. Скорость света и постоянная Планка ввели эталон для скоростей и масс, стало возможным различать большие и малые скорости и массы. Универсальные постоянные не только разрушили однородность Вселенной введением физических масштабов позволяющих устанавливать качественные различия между отдельными типами поведения, но и привели к новой концепции объективности» (13, с. 279).

Необходимость новой концепции объективности, связанная с открытием универсальных постоянных, обусловлена тем, что эти постоянные являются не только параметрами, определяющими структуру реальности, но и представляют собой количественные и качественные ограничения, накладываемые на возможности познавательного взаимодействия субъекта с миром. Как говорилось выше, открытие принципов невозможности и соответствующих им универсальных постоянных, заставляют учитывать статус самого субъекта при построении научных теорий. Тем самым универсальные постоянные, определяя масштабы окружающих тел и самого человека, как бы, очерчивают «границы» вписанности субъекта в мир. Находя все новые и новые ограничения и соответствующие им константы, соединяя их в теоретических концепциях, составляющих в совокупности основу научной картины мира, человек точнее и конкретнее определяет свое положение в мире. А поскольку каждый принцип невозможности является шагом к наиболее полному учету субъекта в принципиальных познавательных установках, а, следовательно, к более адекватному отражению реального положения субъекта в мире, то представляется вполне естественным, изложенное выше, совпадение открытия принципов невозможности с построением более фундаментальных теорий.

Очень интересный подход к рассматриваемой проблеме излагает Г. Дж. Сариев в своей книге «Принцип ограничения». Анализируя роль принципов запрета в современной науке, он пишет: «Если наука традиционно интересовалась теми событиями, которые происходят в мире, не интересуясь непроисходящими событиями, то согласно принципу ограничения объяснения требует как раз то, почему некоторые (мыслимые) события не происходят. Таким образом, внимание переносится на непроисходящие в мире события и к ним ставятся вопросы типа - «почему?» (15, с. 199). То есть, именно принципы запрета и надо искать, поскольку в мире все, что не запрещено, то случается. В проведенном Г. Дж. Сариевым подробном анализе делается вывод, что для преодоления трудностей, возникших в современной науке, надо отказаться от онтологического аспекта принципа достаточного основания. Принцип ограничения, предложенный автором, требует поиска не законов, согласно которым должны протекать те или иные процессы, а поиска принципов запрета, согласно которым те или иные процессы невозможны. В однозначно детерминированном мире классической науки закон достаточного основания был вполне правомерен, поскольку, согласно нему, из одного события А однозначно следовало другое событие Б. Выражаясь в соответствии с принципом ограничения, некоторое событие А делало невозможным все другие события, кроме одного Б. Как видим, принцип ограничения логически связан с принципом достаточного основания.

Принцип ограничения как раз и выражает различие между классической и неклассической науками. Касаясь классической науки, автор пишет: «Классическая наука вообще не интересовалась явлениями, которые не могут происходить в природе, и это вполне понятно - в классической картине мира законы являют собой предписания для событий и потому говорят только о том, что либо произошло, либо произойдет (разумеется, тем самым они говорят также о спектре явлений, которые не могут произойти» (15, с. 182).

Что же касается неклассической науки, то в ней как раз и реализуется, по мысли автора, принцип ограничения. Он пишет: «Принцип ограничения принимает картину мира, в которой любое мыслимое событие не происходит только тогда, когда на него существует запрет (ограничивающий пространство возможностей). События в этом мире происходят не потому, что существует закон, по которому они должны произойти, а происходят потому, что не существует закона, по которому они не должны происходить. Эта перестановка акцента связана с изменением взгляда на законы природы» (15, с. 198).

Как видим, взгляды Г. Дж. Сариева о статусе принципов запрета, а также их конструктивной роли в научном познании, вполне соответствуют вышеизложенным соображениям И. Пригожина по данному вопросу. Я хочу только добавить, что в содержание принципов запрета, явно или неявно, должна входить человеческая составляющая, поскольку существование человека в мире является одним из самых фундаментальных ограничений, накладываемых на возможные свойства мира. Это является следствием антропного принципа и основанного на нем принципа конкретизации субъекта познания. Иначе говоря, поиск принципов невозможности, или запрета, должен вестись с учетом их человеческой составляющей.

Может возникнуть вопрос – почему мы намеренно не ищем факторы, накладывающие ограничения на познавательные возможности субъекта познания, если справедлив принцип конкретизации субъекта познания? Действительно, в какой-то мере подобная работа может иметь познавательную ценность. Да и в реальном познавательном процессе, в различных науках, так или иначе, учитываются познавательные возможности человека как субъекта познания. Однако принципиально важным является то обстоятельство, что фундаментальные ограничения возможностей субъекта познания, его глубокая бытийная конкретизация является возможной только в результате долгого и трудного развития самого познания. Принятые ранее допущения относительно статуса субъекта познания, становятся препятствием для дальнейшего развития познания и в результате накопившихся проблем тем или иным способом находится новое фундаментальное ограничение, позволяющее раздвинуть рамки прежних представлений. Но, заранее сказать какое познавательное ограничение, какой принцип запрета, налагаемый на познавательные возможности человека, будет по настоящему глубоким и ведущим к революционным преобразованиям научной картины мира, невозможно.

Человеческий фактор в научном познании и связанная с ним соответствующая конкретизация его познавательного статуса проявляются также в таких эвристических принципах построения и критериях истинности теорий, как, например, – принципы простоты, красоты, «достаточной новизны или сумашедшести» и др. Эти гносеологические принципы построения теорий отражают человеческий фактор в неклассической и постнеклассической науках. Они порождены современной наукой и в явном виде не формулировались в классической физике как принципы построения и истинности теорий. И, конечно же, они не носят только субъективный характер, а отражают и объективные условия внешнего мира. Основой действенности данных принципов является, на мой взгляд, вышеизложенная гармония и взаимосогласованность объективного и субъективного. Объекты физики это объекты человеческого мира и неудивительно, что истинность теорий зачастую совпадает с субъективным ощущением их красоты и простоты. Теории, которые строятся на исключении субъективного фактора из научной картины мира, не могут быть, как это парадоксально не звучит, по-настоящему объективными. Как отмечает М. Полани: «Нельзя рассчитывать, что мы примем такого рода теории без сознательного признания их красоты, которая нас радует, и глубины, которая приводит нас в восторг» (12, с. 37). М. Полани критикует всякие концепции науки, в которых субъективный фактор отделяется от объективного, где идеалом познания является эпистемология без познающего субъекта. Как отмечает В.А.Лекторский: «Если Поппер пытался строить «эпистемологию без познающего субъекта», то пафос работ М. Полани связан с выявлением человеческого фактора науки» (12, с. 6). Личностный фактор и неявное знание, согласно М. Полани, неотъемлемым образом присутствуют в любой научной картине мира: «Потому что, будучи человеческими существами, мы неизбежно вынуждены смотреть на Вселенную из того центра, что находится внутри нас, и говорить о ней в терминах человеческого языка, сформированного насущными потребностями человеческого общения. Всякая попытка полностью исключить человеческую перспективу из нашей картины мира неминуемо ведет к бессмыслице» (12, с. 20). М. Полани настаивает на содержании в любых человеческих знаниях невыразимого вербально, неявного знания, связанного с личностью человека. Из этого поля знания все время выделяется явное, осознаваемое знание, однако этот процесс не может исчерпать неявное знание, являющееся фундаментом человеческого познания. М. Полани выступает против такого идеала знания, в котором наука выглядит как набор объективных утверждений, в том смысле объективности, что содержание их целиком и полностью определяется наблюдением, а форма может быть конвенциональной. Он пишет: «Чтобы искоренить это представление, имеющее в нашей культуре глубокие корни, следует признать интуицию, внутренне присущую самой природе рациональности, в качестве законной и существенной части научной теории» (12, с. 37-38).

Как мне представляется, М. Полани показывает, что простота, как критерий истинности знаний, связана с той или иной ее интерпретацией. Обычно мы понимаем под простотой рациональность, разумность, то есть в основании нашего понимания простоты содержатся, скорее всего, те или иные представления о природе рациональности и разумности. То есть, они не являются абсолютными и первичными. Игнорирование интуитивного критерия простоты, в силу его так называемого субъективизма, приводит, скорее, не к объективности, а к искажению, поскольку не дает возможности анализа содержания данного понятия, в результате которого могут выявиться более глубокие рациональные основания объективности.

Можно отметить также и принцип наблюдаемости, как принцип, в котором прямо учитывается человеческий фактор. Объекты, недоступные прямому или косвенному наблюдению, а также теории, не имеющие наблюдаемых составляющих, не могут считаться приемлемыми. Так же обстоит дело и в отношении других личностных факторов. Как пишет М. Полани в своей книге «Личностное знание» о ее главном содержании: «Мы увидим, как личностное знание проявляется в оценке вероятности и порядка в точных науках, как с еще большей эффективностью выступает оно в описательных науках при анализе умения и мастерства. Во всех этих случаях акт познания содержит элемент оценки; и этот личностный коэффициент, который сообщает форму всему фактическому знанию, одновременно служит также для соединения субъективности и объективности. В нем скрыто стремление человека преодолеть собственную субъективность путем самоотверженного подчинения своих личных свершений универсальным стандартам» (12, с. 39).

Как видим, «личностное знание», по М. Полани, это синтез личностного и объективного, а вклад познающего человека в итоговое знание является необходимым элементом знания.

Таким образом, обобщая вышеизложенное, можно сказать, что в физических науках, целью которых является познание окружающего мира, а не самого человека, человек, тем не менее, учитывается в теоретических построениях, хотя и зачастую опосредованным образом. Система координат и единицы измерения физических наук являются физическими величинами, с которыми соотносятся свойства предметов окружающего мира. А сам человек входит в естественнонаучную картину мира через отнесение его физических параметров к физической системе координат и физическим эталонам измерения и оценок. Причем, в самих теоретических построениях не фигурируют физические параметры человека. Они учитываются косвенным образом, посредством учета человека как макрофизического тела. Например, являясь макротелом, человек не может взаимодействовать с микрообъектами, не возмущая их на величину меньшую постоянной Планка h, и передвигаться со скоростью большей скорости света c. Универсальные постоянные отражают место человека в мире и его физические характеристики. Хотя прямо человек не присутствует в естественнонаучных теориях, косвенно, он в них содержится и определяет специфику их построения.

Необходимость человеческого фактора в естественнонаучной картине мира постепенно начинает осознаваться и приниматься рядом ведущих ученых и мыслителей. Причем, при движении от естественных наук к гуманитарным, человеческая составляющая, естественно, возрастает. Так, еще В. Гейзенберг, рассматривая развитие теорий, от естественнонаучных до гуманитарных, утверждал, что они как замкнутые системы понятий располагаются в направлении возрастания в их составе субъективных элементов. Так, в классической науке, от человека полностью отвлекаются, а в квантовой механике особенности человека как субъекта познания проявляются существенным образом. Квантовая теория не допускает полностью объективного описания природы, в классическом понимании объективности истины. А в биологии, например, надо уже учитывать человека как биологический вид, который формулирует вопросы, определяемые его биологической спецификой и знанием жизни, причем до всякого теоретического их осмысления (5, с. 61). Я могу только добавить к приведенным В.Гейзенбергом мыслям, что в общественных науках эта тенденция еще более усиливается и человек входит в картину мира одновременно и как объект, и как субъект познания.

Суть процесса перехода от естественнонаучной картины мира, в которой человеческий фактор исключался, к естественнонаучной картине мира, включающей в себя гуманитарную составляющую, В.Гейзенберг характеризует так: «Если в наше время можно говорить о картине природы, складывающейся в точных науках, речь, по сути дела, идет уже не о картине природы, а о картине наших отношений к природе. Старое разделение мира на объективный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, – с другой, иначе говоря, картезианское различение res cogitas и res extensa уже не может служить отправной точкой в понимании современной науки. В поле зрения этой науки, прежде всего - сеть взаимоотношений человека с природой, те связи, в силу которых мы, телесные существа, представляем собой часть природы, зависящую от других ее частей, и в силу которых сама природа оказывается предметом нашей мысли и действия только вместе с самим человеком. Наука уже не занимает позиции наблюдателя природы, она осознает себя как частный вид взаимодействия человека с природой. Научный метод, сводившийся к изоляции, объяснению и упорядочиванию, натолкнулся на свои границы. Оказалось, что его действие изменяет и преобразует предмет познания, вследствие чего сам метод уже не может быть отстранен от предмета. В результате естествонаучная картина мира, по существу, перестает быть только естественнонаучной» (4, с. 303-304).

Если для выявления процесса конкретизации субъекта познания, имеющего место в естественных науках, нам необходимо было провести специальный анализ, то конкретизация субъекта познания в гуманитарных науках не вызывает сомнения. В них учет человеческого фактора и конкретизация субъекта познания являются достаточно очевидными, не требующими особого доказательства, поскольку объектом их исследования является человек и его мир. Если в естественных науках человек учитывается косвенным образом, то в гуманитарных науках человеческий фактор лежит непосредственно в основе теоретических построений. В гуманитарных науках система координат, с которой соотносится познаваемый мир, связана с самим субъектом познания. В них трудно непосредственно выделить систему отсчета и эталоны оценок. Но ясно, что здесь нет той степени объективности, которая имеется в естественных науках, а система координат включает непосредственно самого человека. И поскольку человек является общественным существом, то в систему его оценок входят ценности, критерии, нормы, эталоны и т.д., доминирующие в обществе, к которому он исторически принадлежит. Если в естественных науках система координат является, по существу, неизменной, а эталоны оценок достаточно стабильны, что связано с несравненно меньшими темпами эволюции физических аспектов мира, в сравнении с биосоциальными, то в гуманитарных науках система координат является изменчивой - человек и общество претерпевают постоянные изменения, влекущие изменения стандартов, норм оценок, эталонов и т.д. Поэтому, в гуманитарных науках, в силу привязанности их к системе координат связанной с самим человеком, человеческий фактор находится в самом фундаменте теоретических построений; а в силу достаточной изменчивости системы координат здесь трудно рассчитывать на то, более или менее имеющееся единство теоретических построений, какое наблюдается в естественных науках, не говоря уже о построении теорий аксиоматического характера. Поэтому в гуманитарных науках, при несомненном присутствии человеческого фактора в теоретических концепциях, трудно указать на ограничения, накладываемые на человека как на субъекта познания, и заметить явный и общепринятый учет его в теоретических построениях. Присутствие субъекта в гуманитарных науках как бы растворено в теоретических построениях.

Человеческий фактор в гуманитарных и общественных науках проявляется в неизбежной привязанности знаний к существующему в обществе динамическому, изменяющемуся миру человеческих ценностей, оценок и критериев. Поэтому плюрализм и спектр существующих теорий, в гуманитарных и общественных науках, значительно выше, чем в естественных.

Изменчивость, господствующих в обществе систем отсчета и эталонов оценок, в сочетании с многообразием вариантов их учета различными исследователями, объясняет трудность отчетливого выделения человеческого фактора в гуманитарных науках. Однако, несмотря на это, его присутствие в самом фундаменте гуманитарных и общественных наук является несомненным.

Неотделимость человеческого фактора от состава получаемых знаний в гуманитарных науках обусловлена еще и тем фактом, что в них сам исследователь в каком-то смысле является моделью познаваемого объекта. Он неизбежно «прокручивает» через себя через свое «я», исследуемый фрагмент реальности, в любом случае имеющий человеческое измерение и, тем самым, в получаемых знаниях неизбежно отражается его специфика.

Казалось бы, то же самое происходит и в естественных науках, в которых субъект познания, неизбежно, через свое мировоззрение описывает мир. Но имеется то существенное различие, что в гуманитарных науках человек не только «прокручивает» через себя, но и соразмеряет с собой познаваемый мир, а в естественных науках субъект соизмеряет и относит знания к естественной, физической системе координат, а не с собой, хотя, безусловно, опосредованным образом его «я» проявляется в итоговых знаниях. Отсюда и более выраженная роль самосознания в гуманитарном познании. Если в естественных науках сознание субъекта влияет на процесс познания опосредованно, через его мировоззрение, то в гуманитарных науках роль самосознания является более непосредственной. Например, как один из методов познания в них выделяют «вчувствование», интуитивное постижение исследуемого объекта (эпохи, личности человека и т.д.), на что, безусловно, не может не оказывать существенного и непосредственного влияния самосознание субъекта познания.

Таким образом, несмотря на специфику проявления, процесс конкретизации субъекта познания является универсальным, присущим всем наукам. Неадекватный учет реального положения человека, как субъекта познания, при исследовании любых объектов приводит к их ошибочным описаниям.

Прямое или косвенное наличие человеческого фактора в основополагающих принципах построения наук означает, что безотносительных к нему наук не существует, и что каждая наука имеет, в конечном счете, человеческое измерение. И. Пригожин, применительно к теории относительности, так излагает эту мысль: «То обстоятельство, что теория относительности основана на ограничении, применимом к физически локализованным наблюдателям, существам, могущим находиться в один момент времени лишь в одном месте, а не всюду сразу придает физике некую «человечность». Это отнюдь не означает, будто физика субъективна, т.е. является результатом наших предпочтений и убеждений. Физика по-прежнему остается во власти внутренних связей, делающих нас частью того физического мира, который мы описываем. Наша физика предполагает, что наблюдатель находится внутри наблюдаемого им мира. Наш диалог с природой успешен лишь в том случае, если он ведется внутри природы» (13, с. 281).

Данное утверждение, справедливое в отношении такой «объективной» и фундаментальной науки как физика, описывающей наиболее глубокие уровни организации материального мира, является тем более справедливым в отношении других наук.

Наличие человеческого фактора, человеческого измерения во всех науках без исключения, является объективной основой их единства, единства научных знаний о мире. Тем самым в проблеме преодоления разрыва между гуманитарными и естественными науками намечается существенное продвижение. Основой преодоления подобного разрыва является сам человек, поскольку единство наук имеет, в конечном итоге, человеческую основу - все науки развиваются человеком и для человека. Они носят на себе отражение человеческой природы, являются выражением его сущности и опредмечиваются в тех или иных формах человеческой деятельности. Здесь уместно отметить высказывание К.Маркса о том, что «впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке, точно так же, как наука о человеке включит в себя естествознание - это будет одна наука» (9, с. 595).

Тенденция к подобной, единой науке о человеке, как раз и прослеживается в росте человеческого фактора в концептуальных схемах наук. Фундаментальная основа единства знаний состоит в том, что все виды знаний, прямо или косвенно, являются, в конечном счете, знаниями о человеке и для человека. В необходимости учета человеческого фактора в основополагающих принципах всех наук проявляется их единство и преодолевается разрыв, существующий в описании гуманитарных и естественных наук.

И в случае естественнонаучного, и в случае гуманитарного познания человек постигает, в конечном счете, свое отношение к миру; совокупностью этих отношений он и является. Данное определение представляется распространением марксова определения сущности человека, как совокупности общественных отношений, на все многообразие человеческих отношений с миром. Не только социальные, но и физические, химические, биологические и другие взаимосвязи человека с миром характеризуют его существо. Принимая во внимание не только общественные отношения, а все их многообразие, можно определить сущность человека как совокупность всех его значимых отношений с миром.

Если все наши знания и теории соотносительны к человеку, то научная истина, следовательно, является не абсолютной, а относительной, зависящей от человека, - человеческой истиной.