Стивен Кинг Гвенди и её шкатулка

3

Когда в понедельник Гвенди возвращается после очередной пробежки по Лестнице самоубийц, рычажок под красной кнопкой выдаёт ей шоколадного котёнка. Ни на что особо не рассчитывая, она пробует второй рычажок, но прорезь открывается, панелька вылезает, а на ней - серебряный доллар 1891 года без единой царапинки. Позже Гвенди узна́ет, что такие монеты называются «не бывшими в обращении». Гвенди дышит на монету - лицо Анны Уиллес Уильямс затуманивается, - а потом вытирает давно умершую матрону из Филадельфии о футболку. Теперь у неё два серебряных доллара, и если мистер Феррис правильно оценил их стоимость, то их хватит почти на год учёбы в Мэнском университете. До этого, правда, ещё далеко, и слава богу: ну как двенадцатилетней девчонке продать такие ценные монеты? Вопросов не оберёшься!

«А сколько вопросов вызовет шкатулка!»

Гвенди трогает кнопки, одну за другой, за исключением жуткой чёрной. Задерживается на красной: она снова и снова обводит её пальцем с неописуемым чувством смятения и удовольствия. Наконец она кладёт шкатулку в сумку, возвращает в тайник и укатывает на велосипеде к Олив. Они пекут слоёные пирожки с клубникой под чутким руководством мамы Олив, а потом идут наверх и слушают пластинки. Дверь открывается, и к ним заходит мама Олив. Девочки думают, что она попросит их сделать потише, но нет: мама тоже хочет потанцевать. Им весело. Они гарцуют по комнате и хохочут как сумасшедшие, а потом, уже дома, Гвенди плотно ужинает.

Но никаких добавок.

4

Оказывается, средняя школа Касл-Рока очень даже ничего. Гвенди воссоединяется со старыми друзьями и заводит новых. Некоторые мальчишки поглядывают на неё, но ей это не мешает: среди них нет Фрэнки Стоуна и они не обзывают её дирижаблем «Гудиер». Благодаря Лестнице самоубийц, эта кличка канула в прошлое. В октябре Гвенди получает на день рождения постер с Робби Бенсоном, маленький телевизор (боже, какое счастье!) и уроки по смене постельного белья (не такое уж счастье, но терпимо). Её берут в футбольную и беговую команды, где она быстро становится самой лучшей.

Шоколадные зверюшки никуда не делись - всё время разные, они по-прежнему выглядят как живые. Раз в одну-две недели появляется серебряный доллар 1891 года. Пальцы Гвенди всё дольше задерживаются на красной кнопке, а иногда она слышит свой собственный шёпот: «Всё, что ты захочешь, всё, что ты захочешь».

Мисс Чайлс, их молодая и красивая учительница истории, лезет из кожи вон, чтобы заинтересовать своих учеников-семиклассников. Иногда её усилия вызывают жалость, но изредка получается просто здорово. Перед рождественскими каникулами она объявляет, что самый первый урок в новом году будет Днём любопытства. Каждый ученик придумает какой-нибудь вопрос на историческую тему, а мисс Чайлс постарается его любопытство удовлетворить. А если у неё не получится, то она задаст этот же вопрос всему классу.

«Только, чур, не спрашивать о половой жизни президентов», - предупреждает она к дружному гоготу мальчишек и хихиканью девчонок.

В День любопытства вопросы покрывают множество тем. Фрэнки Стоун хочет знать, ели ли ацтеки человеческие сердца, а Билли Дэю любопытно, кто установил статуи на острове Пасхи. Но большинство вопросов в этот январский день 1975-го - на тему «что было бы, если?». Что было бы, если бы Гражданскую войну выиграли южане? Что было бы, если бы Джордж Вашингтон умер от голода или холода в Вэлли-Фордж? Чтобы было бы, если бы Гитлер в младенчестве утонул в ванной?

Подходит очередь Гвенди. Она готова, но всё равно немножко волнуется.

- Не знаю, может, это не совсем то, что вы задавали, - говорит она, - но мне кажется, что тут могут быть исторические… м-м-м…

- Исторические последствия? - спрашивает мисс Чайлс.

- Да! Точно!

- Ладно. Озадачь нас.

- Допустим, у вас есть кнопка, волшебная такая, и если её нажать, то можно кого-нибудь убить или заставить исчезнуть. Или, например, взорвать любое место, которое вам не нравится. Кого бы вы заставили исчезнуть? Какое место вы бы взорвали?

Уважительно замолчав, класс обдумывает эту восхитительно кровожадную мысль, но мисс Чайлс хмурится.

- Вообще-то удалять людей из этого мира путём убийства или исчезновения - ужасная идея. Как и что бы то ни было взрывать.

- А как же Хиросима и Нагасаки? - спрашивает Нэнси Риордан. - По-вашему, взрывать их тоже было плохо?

Мисс Чайлс теряется.

- Нет, не совсем, но подумай о тех невинных, которые погибли при бомбардировке. О женщинах и детях. О младенцах. А радиация! От неё погибло ещё больше народу.

- Это понятно, - парирует Джои Лоренс, - но мой дед воевал с япошками на Гуадалканале и Тараве, и многие его сослуживцы там погибли. Говорит, что сам он выжил только чудом. Дед считает, что благодаря тем двум бомбам нам не пришлось вторгаться в Японию. Говорит, вторжение обошлось бы нам ещё в миллион погибших.

Убийства и исчезновения отходят на второй план, но Гвенди не против. Она слушает, затаив дыхание.

- Интересное замечание, - говорит мисс Чайлс. - Ребята, что вы думаете? Вы бы смогли разбомбить то или иное место, зная, что погибнут невинные? И если да, то какое именно?

Обсуждение идёт до конца урока. Генри Дюссо считает, что можно было разбомбить Ханой, чтобы раз и навсегда разделаться с Хо Ши Мином и закончить войну во Вьетнаме. Многие с ним соглашаются. По мнению Джинни Брукс неплохо бы стереть с лица земли Россию. Минди Эллертон предлагает уничтожить Китай: по словам её папы, китайцы хотят развязать ядерную войну, потому что их много. Фрэнки Стоун не прочь избавиться от гетто, в которых «чёрные торгуют дурью и убивают копов».

Когда после уроков Гвенди выкатывает велик со стоянки, к ней подходит мисс Чайлс.

- Хочу поблагодарить тебя за вопрос, - улыбается она. - Меня он поначалу немного обескуражил, но дискуссия получилась на редкость интересной и бурной. По-моему, поучаствовали все, кроме тебя. Странно - ведь вопрос задала именно ты. А тебе бы хотелось что-нибудь взорвать, будь у тебя такая возможность? Или… м-м-м… избавиться от кого-нибудь?

Гвенди отвечает улыбкой на улыбку.

- Не знаю. Потому и спросила.

- Хорошо, что такой кнопки не существует, - говорит мисс Чайлс.

- Почему же? У Никсона она есть. И у Брежнева. И ещё кое у кого.

Преподав мисс Чайлс урок - не истории, а текущего положения в мире, - Гвенди уезжает на велосипеде, из которого она вот-вот вырастет.

5

В июне 1975-го Гвенди перестаёт носить очки.

Миссис Питерсон увещевает её:

- Я знаю, что в твоём возрасте девочки начинают интересоваться мальчиками, но все эти разговоры, что мальчики не любят очкариков, - не говори папе, что я так сказала, - полная лажа. На самом деле, Гвенни, мальчики любят всех, кто в юбках, и ты в любом случае для этого слишком мала.

- Мам, сколько тебе было лет, когда ты в первый раз поцеловалась?

- Шестнадцать, - без колебаний отвечает миссис Питерсон. На самом деле ей было одиннадцать, когда она поцеловалась с Джорджи Маклелландом на чердаке маклелландовского амбара. Ох и оторвались они тогда! - И, Гвенди, ты очень хорошенькая, хоть в очках, хоть без.

- Спасибо, конечно, - отвечает Гвенди, - но я правда без них вижу лучше. У меня теперь от них болят глаза.

Миссис Питерсон не верит ей и везёт дочь к доктору Эмерсону, местному оптометристу. Тот тоже ей не верит… пока Гвенди не отдаёт ему очки и не прочитывает всю таблицу сверху донизу.

- Кто бы мог подумать! - говорит он. - Я слышал о таких случаях, но это большая редкость. Наверно, ты ешь много морковки, Гвенди.

- Да, наверное, дело в этом, - улыбается она и думает: «Это из-за шоколадных зверюшек. Из-за волшебных шоколадных зверюшек, которые никогда не закончатся».

6

Мысли о том, как бы кто-нибудь не нашёл или не украл шкатулку, - постоянный фон в голове Гвенди, но они не становятся главным в её жизни - никоим образом. Она полагает, что это одна из причин, почему мистер Феррис вручил пульт именно ей. Почему он сказал, что она - то, что надо.

Она хорошо учится, у неё большая роль в спектакле, который ставит восьмой класс (и она не забывает ни единой реплики), она продолжает бегать кроссы. Кросс - это самое лучшее; прилив адреналина заставляет её беспокойство уйти даже с заднего плана. Иногда она злится на мистера Ферриса за то, что тот повесил на неё такую ответственность, но чаще всего - нет. Как он и сказал ей, шкатулка дарит подарки. Малая компенсация, сказал он, но Гвенди так не кажется. Память у неё улучшилась, ей больше не хочется слопать всё, что есть в холодильнике, зрение у неё стало идеальным, она может бегать быстрее ветра, и это ещё не всё. Мама назвала её очень хорошенькой, но Олив, подруга Гвенди, готова пойти ещё дальше.

- Господи, какая же ты красотка, - говорит она однажды Гвенди, и тон у неё вовсе не радостный. Они снова сидят у Олив, на сей раз обсуждая тайны старшей школы, которые им вот-вот предстоит начать разгадывать.

- Очки сняла, ни единого прыщика! Это просто несправедливо. Тебе придётся палкой отбиваться от парней.

Гвенди отшучивается, но она знает, что Олив в чём-то права. Она правда хорошо выглядит, и не исключено, что в будущем станет красоткой. Может, к тому времени, как пойдёт в колледж. Вот только что она будет делать со шкатулкой, когда поедет учиться? Ведь нельзя же просто оставить её под деревом во дворе?

Генри Дюссо приглашает её на вечер знакомства для новичков в первую пятницу школьного года, держит её за руку по дороге домой и целует, когда они доходят до дома Питерсонов. Целоваться, в общем, приятно, только вот у Генри изо рта попахивает. Она надеется, что следующий парень, который доберётся до её губ, будет регулярно пользоваться ополаскивателем для рта.

В ночь после танцев она просыпается в два часа, зажимая руками рот, чтобы удержать крик, ещё не вполне очнувшись от самого страшного кошмара в её жизни. Ей снилось, что она выглядывает из кухонного окна и видит Генри на качелях-шине (которые на самом деле её отец снял год назад). На коленях у него лежала шкатулка. Гвенди выскочила из дома, отчаянно крича, чтобы он не трогал кнопки, особенно чёрную.

«Эту, что ли?» - с ухмылкой спросил Генри и с силой надавил на Раковую кнопку.

Небо у них над головами потемнело. Земля задрожала, как живая. Гвенди знала, что сейчас по всему миру рушатся знаменитые здания и моря выходят из берегов. Через секунды - считанные секунды - планета должна была взорваться, как яблоко, в которое воткнули петарду, и между Марсом и Венерой не осталось бы ничего, кроме второго пояса астероидов.

- Это сон, - говорит Гвенди, подходя к окну спальни. - Сон, сон, просто сон.

Да. Дерево на месте, качелей нет, Генри Дюссо нигде не видно. Но если бы шкатулка была у него, и он знал бы, для чего предназначена каждая кнопка, что бы он сделал? Нажал красную и взорвал Ханой? Или сказал бы «А пошло оно всё!» и нажал светло-зелёную?

- И взорвал всю Азию, - шепчет она. Потому что, да, именно для этого предназначены кнопки. Она знала это с самого начала, как и сказал мистер Феррис. Фиолетовая уничтожает Южную Америку, оранжевая - Европу, красная выполняет любое желание, что бы ты ни задумал. А чёрная?

Чёрная уничтожает всё.

- Не может быть, - шепчет она себе, снова укладываясь в постель. - Это безумие какое-то.

Но ведь мир правда безумен. Достаточно посмотреть новости, чтобы это понять.

На следующий день, вернувшись из школы, Гвенди спускается в подвал с молотком и долотом. Стены там сложены из камня, и ей удаётся выкорчевать один камень в дальнем углу. С помощью долота она расширяет углубление, чтобы в него поместилась шкатулка. Гвенди всё время поглядывает на часы, зная, что отец вернётся с работы в пять, мама - не позже половины шестого.

Она бежит к дереву, извлекает холщовую сумку с пультом и серебряными долларами (монеты теперь намного тяжелее шкатулки, хотя и вышли из неё) и бежит обратно в дом. Шкатулка впритык помещается в углубление. И камень встаёт на место, как последний кусочек головоломки. Для верности она задвигает его старым бюро и наконец успокаивается. Теперь Генри её не найдёт. Никто её не найдёт.

- Надо было бросить чёртову штуковину в озеро Касл-Лэйк, - шепчет Гвенди, поднимаясь из подвала. - И отделаться от неё.

Но она знает, что никогда бы этого не сделала. Шкатулка - её, по крайней мере пока мистер Феррис за ней не вернётся. Иногда ей хочется, чтобы он пришёл поскорее. Иногда - чтобы никогда не приходил.

Вернувшийся домой мистер Питерсон смотрит на Гвенди с лёгким беспокойством.

- Ты вся потная, - говорит он. - Не заболела?

Она улыбается.

- Просто я с пробежки. Всё в порядке.

И по большей части так оно и есть.

7

К началу первых летних каникул в старшей школе Гвенди чувствует себя превосходно.

Во-первых, она выросла на дюйм с окончания занятий, и хотя ещё даже не Четвёртое июля, здорово загорела. В отличие от большинства одноклассников, раньше Гвенди не могла похвастаться загаром. Собственно, только прошлым летом она впервые решилась выйти на люди в купальнике, да и то в скромном цельном. Бабушкин купальник, поддразнивала её лучшая подруга Олив как-то раз в общественном бассейне.

Но то было тогда, а теперь всё иначе; этим летом - никаких бабушкиных купальников. В начале июня миссис Питерсон и Гвенди съездили в Касл-Рокский торговый центр и вернулись с двумя яркими бикини и шлёпанцами под цвет. Один купальник ярко-жёлтый, другой ещё ярче - красный в белую крапинку. Жёлтый быстро становится у Гвенди любимым. Она ни за что бы в этом не призналась, но, глядя на себя в большое зеркало в уединении своей спальни, думает, что похожа на девушку из рекламы лосьона для загара. И это не перестаёт её радовать.

Но покрытые бронзовым загаром ноги и крошечные бикини в крапинку - это ещё не всё. И в остальном жизнь тоже стала лучше. Например, её родители. Она бы, наверное, не назвала их алкоголиками - не совсем, и уж точно не вслух, - но она знает, что они пили слишком много. И, пожалуй, Гвенди знает причину. В какой-то момент, примерно когда она заканчивала третий класс, её родители разлюбили друг друга. Как в кино. Ежевечерние мартини и экономический раздел газеты для мистера Питерсона, коктейли с терновым джином и любовные романы для миссис Питерсон - постепенно они пришли на смену прогулкам после ужина всей семьёй и складыванию головоломок на обеденном столе.

Большую часть младшей школы Гвенди с молчаливой тревогой наблюдала за этим ухудшением их семейной жизни. Никто не говорил ей ни слова о том, что происходит, и она тоже никому ничего не говорила, особенно маме и папе. Она не знала, как вообще начать такой разговор.

И вот, вскоре после появления шкатулки, всё начало меняться.

Как-то раз мистер Питерсон пришёл из своей страховой конторы пораньше с букетом маргариток (любимые цветы миссис Питерсон) и с новостями о неожиданном повышении. Они отметили эту удачу пиццей, мороженым с сиропом и - представьте себе! - долгой прогулкой по окрестностям.

А потом, где-то в начале зимы, Гвенди заметила, что они перестали пить. Не стали пить меньше, а именно перестали совсем. Как-то раз после школы, до того, как родители вернулись домой, она обыскала дом сверху до низу и не нашла ни единой бутылки спиртного. Даже в старом холодильнике в гараже не было любимого пива мистера Питерсона - «Блэк лейбл». Его заменил ящик сарсапариллы.

В тот вечер, пока отец заезжал к Джино за спагетти, Гвенди спросила у матери, в самом ли деле они бросили пить. Миссис Питерсон засмеялась.

- Если ты хочешь знать, вступили ли мы в «Анонимные алкоголики» или дали клятву отцу О'Малли - нет.

- Ну а… чья это была идея? Твоя или его?

Мать рассеянно взглянула на Гвенди.

- Да мы, кажется, и не обсуждали этого.

Больше Гвенди не стала ни о чём спрашивать. Тут уместна была ещё одна поговорка её отца: «Дарёному коню в зубы не смотрят».

А неделю спустя это маленькое чудо увенчалось такой вишенкой на торте: Гвенди вышла на задний двор попросить отца подвезти её в библиотеку и с изумлением обнаружила мистера и миссис Питерсон, которые держались за руки и улыбались друг другу. Просто стояли в зимних куртках, пар шёл у них изо рта, а они смотрели друг другу в глаза, как воссоединившиеся влюблённые из «Дней нашей жизни». Гвенди с разинутым ртом замерла на месте, глядя на эту сцену. Слёзы выступили у неё на глазах. Она и не помнила, когда они в последний раз так смотрели друг на друга. Может быть, и никогда. Стоя у кухонного крыльца, сжав в варежке меховые наушники, она подумала о мистере Феррисе и его волшебной шкатулке.

«Это она сделала. Не знаю, как и почему, но это она. Это касается не только меня. Выходит, это что-то вроде… не знаю…»

- …зонтика, - прошептала она, и это было именно то слово. Зонтик, который может защитить всю её семью и от солнца, и от дождя. Всё у них в порядке, и если не налетит сильный ветер и не вывернет зонтик наизнанку, то всё и останется в порядке. «А с чего бы этому случиться? Не с чего. Оно и не случится. Если я буду беречь шкатулку. А как же иначе? Это теперь моя шкатулка».

8

Однажды вечером в четверг, в начале августа, Гвенди везёт мусорный бак к дороге, когда Фрэнки Стоун подъезжает к ней на своём синем «Эль Камино». В колонках громыхают «Роллинг стоунз», и Гвенди чувствует, что из открытого окна пахнет марихуаной. Фрэнки убавляет громкость.

- Прокатимся, красотка?

Фрэнки Стоун вырос, но не похорошел. У него жирные тёмные волосы, россыпь прыщей, словно следы от дроби, и самодельная татуировка AC/DC на руке. Кроме того, от него чудовищно воняет потом. Ходят слухи, что на концерте он подсунул наркоту одной хиппушке и изнасиловал её. Скорее всего это неправда - Гвенди знает, какие слухи иногда распускают в школе; но он вполне похож на того, кто способен подсыпать таблетки девушке в стакан.

- Я не могу, - говорит Гвенди, жалея о том, что на ней только короткие джинсовые шорты и обтягивающий топ. - Мне надо делать уроки.

- Уроки? - хмурится Фрэнки. - Мать твою, кто летом делает уроки?

- Я... Я хожу на летние курсы при муниципальном колледже.

Фрэнки высовывается из окна машины, и хотя до него с десяток футов, Гвенди чувствует вонь у него изо рта.

- Ты ведь не стала бы мне врать, правда, красотуля?

- Я не вру. Счастливо, Фрэнки. Пойду к своим книжкам.

Гвенди разворачивается и идёт к дому, довольная тем, как обошлась с ним. Не успевает она пройти и пяти шагов, как что-то твёрдое ударяет её в шею. Она вскрикивает - не от боли, а от удивления - и оборачивается к дороге. Пивная банка лениво крутится у её ног, изрыгая пену на тротуар.

- Ты такая же, как все эти сучки-воображалы, - говорит Фрэнки. - Я думал, ты другая, а ты такая же. Считаешь, что никто тебя не достоин!

Гвенди потирает затылок. Там уже выросла шишка, и она вздрагивает, коснувшись её.

- Уезжай, Фрэнки. Пока я не позвала отца.

- На хер твоего отца, и тебя тоже. Я тебя знал, когда ты ещё была уродиной-жиртрестом.

Фрэнки наставляет на неё палец-дуло и улыбается.

- И снова ей станешь. Жирные девчонки становятся жирными тётками. Так всегда бывает. Покеда, Гудиер!

И он уезжает с визгом шин по асфальту, высунув на прощание в окно средний палец.

В эту ночь ей снится Фрэнки Стоун. Во сне она не стоит беспомощно на тротуаре с комком в горле. Во сне она налетает на Фрэнки и, прежде чем тот рванёт с места, хватает его за левую руку через открытое окно. Она выкручивает её до тех пор, пока не слышит - и ощущает, - как ломаются кости у неё под руками. Он вопит, а она говорит ему: «Ну как, стонут от тебя всё тёлки, Фрэнки? Небось не от чего им теперь стонать. А не надо было заедаться с Королевой шкатулки с кнопочками».

Она просыпается утром и вспоминает сон с улыбкой, но, как это обычно бывает со снами, он испаряется с восходом солнца. Гвенди не вспоминает о нём, пока за неспешным воскресным завтраком две недели спустя мистер Питерсон не говорит, допив кофе и отложив газету: «Твой друг Фрэнки Стоун попал в новости».

Гвенди застывает, не дожевав куска.

- Он мне не друг. Я его терпеть не могу. А что о нём пишут?

- Попал в аварию вчера на Хэнсон-роуд. Скорей всего спьяну, хоть тут об этом и не пишут. Врезался в дерево. Он жив, но здорово пострадал.

- Насколько здорово?

- Куча швов на голове и плече. Лицо изрезано. Сломана рука. Пишут, что множественные переломы. Заживёт не скоро. Хочешь сама почитать?

Он подвигает к ней газету. Гвенди отодвигает её и осторожно кладёт вилку на стол. Она знает, что не сможет больше проглотить ни куска, так же, как знает, не спрашивая, что Фрэнки Стоун сломал левую руку.

В эту ночь в постели, пытаясь отогнать тревожные мысли, роящиеся у неё в голове, Гвенди считает, сколько осталось дней до возвращения в школу.

Сегодня 22 августа 1977 года. Ровно три года с того дня, как в её жизни появились мистер Феррис и шкатулка-пульт.

9

За неделю до первого учебного дня в десятом классе старшей школы Касл-Рока Гвенди взбегает по Лестнице самоубийц впервые почти за год. Погода стоит нежаркая, дует ветерок, и она добирается до вершины, почти не вспотев. На мгновение она выпрямляется и смотрит на свои ноги; теперь она видит чёртовы кроссовки целиком.

Она подходит к перилам и смотрит на открывающийся вид. В такое утро хочется, чтобы смерти не существовало. Она любуется озером Дарк-Скор, потом поворачивается к детской площадке, где сейчас никого нет, кроме молодой матери, качающей малыша на качелях. Наконец её взгляд останавливается на скамейке, где она впервые увидела мистера Ферриса. Гвенди подходит к ней и садится.

В последнее время всё чаще тихий голос в её голове задаёт вопросы, на которые у неё нет ответов. «Почему именно ты, Гвенди Питерсон? Почему из всех людей на планете он выбрал тебя?».

И другие вопросы, пострашнее. «Откуда он взялся? Почему послеживал за ней? (Он выразился именно так). И что такое, чёрт подери, эта шкатулка… и что она со мной делает?».

Гвенди долго сидит на скамейке, размышляя и глядя на проплывающие облака. Наконец она встаёт и трусцой бежит вниз по Лестнице самоубийц и дальше - домой. Вопрос остаётся без ответа: сколько в её жизни зависит от неё самой, а сколько - от шкатулки с её подарками и кнопками?

10

Десятый класс начинается бурно. Через месяц после первого учебного дня Гвенди выбирают президентом класса и капитаном запасного состава команды по европейскому футболу. А ещё её приглашает на вечер встречи Гарольд Перкинс, красивый старшеклассник-футболист (увы, до вечера встречи дело так и не доходит: Гвенди бросает бедного Гарольда после нескольких его попыток пощупать её на сеансе «Проклятой долины» в кинотеатре для автомобилистов на их первом свидании). На обжиманцы у неё ещё будет много времени, как говорит её мама.

На своё шестнадцатилетие в октябре она получает в подарок постер с «Иглз», стоящими перед отелем «Калифорния» («Можешь выписаться когда захочешь, но уехать - никогда»), новый стереопроигрыватель для пластинок и кассет и обещание от отца научить её водить: по возрасту уже можно.

Шоколадки продолжают появляться, каждый раз разные, с удивительно тонкой проработкой деталей. Сегодня утром перед школой Гвенди угостилась небесного вкуса жирафом, и она специально не стала чистить после этого зубы. Ей хотелось подольше удержать во рту изумительный вкус.

Гвенди дёргает за второй рычажок не так часто, как раньше, по единственной причине: ей уже негде хранить серебряные монеты. Пока что хватит и шоколада.

Она по-прежнему думает о мистере Феррисе - не так часто, как раньше, и обычно в те долгие, пустые ночные часы, когда пытается вспомнить, как он выглядел и как звучал его голос. Она почти уверена, что как-то раз увидела его в толпе на ярмарке в честь Хэллоуина, но тогда она была в кабине колеса обозрения, а когда спустилась - он скрылся на запруженной народом ярмарочной аллее. В другой раз она поехала в нумизматическую лавку в Портленде с одним из своих серебряных долларов. Цены поднялись; владелец предложил ей 750 долларов за «Морган» 1891 года, уверяя, что не видел такой монеты в лучшем состоянии. Гвенди отказалась, дав первое пришедшее в голову объяснение: это подарок от дедушки, и она просто хотела узнать, сколько он стоит. Уходя, она заметила, что с другой стороны улицы на неё смотрит человек - мужчина в аккуратной чёрной шляпе. Феррис, если это был Феррис, улыбнулся ей на ходу и исчез за углом.

Он следит за ней? Проверяет её? Возможно ли это? Она считает, что да.

И, конечно, она всё ещё думает о кнопках, особенно о красной. Иногда она оказывается на холодном подвальном полу - сидит по-турецки со шкатулкой на коленях и смотрит на красную кнопку в каком-то трансе, поглаживая её кончиком пальца. Интересно, что случится, если она нажмёт на неё, не выбрав, что хочет взорвать. И что тогда? Кто будет решать, что уничтожить? Бог? Шкатулка?

Через несколько недель после поездки к нумизмату Гвенди решает, что пора раз и навсегда прояснить вопрос с красной кнопкой.

Вместо того, чтобы на пятом уроке сидеть в библиотеке, как положено, она направляется в пустой класс всемирной истории, вотчину мистера Андерсона. Её цель - пара карт, которые висят у мистера Андерсона на доске.

Гвенди наметила несколько возможных мишеней для красной кнопки. Она ненавидит это слово, «мишень», но оно подходит, и лучшего она придумать не может. Среди первых вариантов - касл-рокская свалка, полоса замусоренных зарослей за железной дорогой и заброшенная заправка «Филипс 66», где подростки тусуются и курят травку.

В итоге Гвенди решает найти место не только за пределами Касл-Рока, но и за пределами страны. Лучше перестраховаться.

Она заходит за стол мистера Андерсона и пристально изучает карту, сначала занявшись Австралией (где, как она недавно узнала, больше трети территории занято пустыней), затем Африкой (у этих бедолаг и так хватает проблем) и, наконец, остановившись на Южной Америке.

Из уроков истории Гвенди помнит два важных факта, которые помогают ей принять решение: в Южной Америке находится треть из пятидесяти наименее развитых стран мира, и процент самых малонаселённых стран примерно такой же.

Сделав выбор, Гвенди не теряет времени. Она заносит названия трёх маленьких стран в свою общую тетрадь: одну на севере, одну в середине континента и одну на юге. Затем она спешит в библиотеку, чтобы продолжить исследование. Она смотрит на фотографии и выписывает самые забытые богом места.

В тот же вечер Гвенди садится перед дверью в кладовку в своей спальне и ставит шкатулку на колени.

Она кладёт дрожащий палец на красную кнопку.

Закрывает глаза и представляет себе один крошечный участок далёкой страны. Спутанная густая растительность. Дикие джунгли, где никто не живёт. Она старается вспомнить все подробности.

Удерживая образ в голове, Гвенди нажимает на красную кнопку.

Ничего не происходит. Кнопка не поддаётся.

Гвенди давит на неё во второй, в третий раз. Кнопка не опускается под нажимом пальца. Похоже, с кнопками её разыграли. А доверчивая Гвенди Питерсон и купилась.

Почти с облегчением она собирается вернуть шкатулку в кладовку, но тут внезапно вспоминает слова мистера Ферриса: «Кнопки очень тугие. Тебе придётся давить на них большим пальцем, и посильнее. И это хорошо, поверь уж мне».

Она снова ставит шкатулку на колени - и на этот раз жмёт на красную кнопку большим пальцем. Она собирает все свои силы. На этот раз слышен тихий щелчок, и Гвенди чувствует, что кнопка нажалась.

Мгновение она смотрит на шкатулку, думая: «Сколько-то деревьев и, может, несколько животных. Небольшое землетрясение или, возможно, пожар. Уж точно не больше этого». Потом она возвращает пульт в тайник в стене подвала. Лицо у неё горит, живот болит. Значит, сработало?