Müasir fəlsəfə problemləri” şöbəsi MÜASİr fəLSƏFƏ, elm və MƏDƏNİYYƏT: postqeyri-klassik epistemologiYA

Литература:

1. Подр. См. Степин В.С. История и философия науки. М., 2011. С. 394-414; Stepin V. Theoretical Knowledge. Springer verl. Dordrecht, 2005. P.357-369.

2. Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М., 1990. С.6-7.

Аббасов А.Ф.
Постнеоклассическая эпистемология: необходимость и сущность *

Вопросы эпистемологии всегда представляли важную значимость для философии, всего комплекса общественных и гуманитарных наук. В условиях же коренных (локально-общественных и глобальных) трансформаций потребность в адекватных эпистемологиях еще больше возрастает. Построение плодотворных когнитивных пространств, поиск эффективных приемов и подходов, познавательных инструментов, разработка новых гносеологических и методологических оснований, предложение соответствующей системы идей и принципов, даже лексики и процедур, обусловленных необходимостью решения серьезных проблем глобального и общественного развития, превращаются в актуальную и неотложную задачу. Ибо эпистемологическая неопределенность, гносеологическая шаткость или же обращение к методологиям, ограниченность и неэффективность которых заведомо ожидаема, отсутствие необходимых и достаточных теоретических оснований, а следовательно, познавательного орудия, отвечающего инновационным требованиям, не только затрудняют решение общественных и общечеловеческих проблем, но и усугубляют кризис, переживаемый внутри самой философии, в сфере общественных и гуманитарных наук. В результате имеет место как регресс в развитии самих наук, так и не удовлетворяются социальные заказы, поставленные перед ними.

Сегодня, если говорить по существу, речь вовсе не идет о каком-то отдельном методологическом подходе или же принципе, о добавлении (вкраплении) чего-то в наличный познавательный концепт, аналитический арсенал. Важно, чтобы сам познавательный концепт в совокупности коренным и комплексным образом обновился, был кардинально обогащен и представлял собой фундаментальную сущность-содержание, отвечающую требованиям времени и исторической практики. Только в рамках такой основательной замены концепта, эпистемологического обновления возможно удовлетворительное разрешение актуальных проблем глобального и общественного развития. В силу этого, естественно, задачи и приоритеты, стоящие перед азербайджанской философской наукой, должны быть осмыслены и реализованы в контексте их соответствия уровню, достигнутого в сфере эпистемологии передовой наукой.

Прежде всего, речь идет о вникании в сущность формирующейся в современном мире постнеоклассической научной парадигмы, о ее освоении и творческом развитии. Осуществление желания быть активным и авторитетным актором системы международных научных связей, хозяином весомого слова, влиятельных мыслей и деяний проходит через это. Наша философия, призванная нести интегративную миссию, функцию дисциплинирования мышления и деятельности, взявшая на себя обязанность осмысления и самоосмысления эпохи, построения матрицы рациональности (конструктивности) хода жизни, в общем «разделе труда» может выполнить свой долг лишь поднявшись на уровень передовой науки. Именно восходя на эту эпистемологическую высоту, она сможет обеспечить мощь азербайджанской науки, в частности, общественных и гуманитарных дисциплин, их способность давать гибкую, своевременную и деловую реакцию на социальные заказы, вносить собственный ценный вклад в общемировую науку. В этом, думается, основная суть национально-особенного нашей философии и науки – в предоставлении интеллектуального продукта достойного названия «общечеловеческая ценность». Это – главный гарант реализации стратегического проекта «ХХI век – креативный Азербайджан».

Известно, что в XX веке сформировались и продолжают свое функционирование сегодня, в XXI веке, ряд известных разновидностей (или моделей) эпистемологии: эволюционная (Д. Сэмпбелл, К. Поппер, Ст. Тулмин), историко-эволюционная (Т. Кун), генетическая (Ж. Пиаже), антропологическая (М. Полани), тематическая (Дж. Холтон), натурализованная (У. Куайн), гипотеко-дедуктивная, кумулятивистская и др. В свое время Э. Агаци, выражая свое отношение к сложившейся ситуации, говорил, что эпистемология XX-го века рисует совсем другой образ науки. Возможно, в качестве такого образа он предполагал именно то, что сегодня мы называем постнеоклассикой. В любом случае, возникает логичный вопрос: какая связь между постнеоклассической эпистемологией и всеми иными типами, отмеченными выше?

Думается, что постнеоклассическая эпистемология, хотя и включает в себя органичным образом элементы названных ранее и других эпистемологий, не является их обычным обобщением, некой «алгебраической суммой». Она есть нечто большее – в том смысле, что представляет собой качественно новую сущность. Сущность, во-первых, способную продуцировать и иные, не отмеченные выше, частные эпистемологии, то есть она являет собой единое «целое» по отношению к наличным и возможным «частям». Во-вторых, она изначально междисциплинарна – по истокам зарождения и процессу становления, - иначе говоря, универсальна. В-третьих, постнеоклассическая эпистемология более эвристична и прагматична, в силу не только своей универсальности, но и большей познавательной конкретности, инструментальности и толерантности. Речь идет о толерантности в смысле обеспечения наибольшего согласия, органичного единства между объектом и субъектом познания и действия.

На мой взгляд, постнеоклассическая эпистемология, не преследующая абсолютное игнорирование классического и неоклассического познания, формируется в системе следующих данных:

1.Удовлетворение требований адекватности и объективности в новом понимании – все большая трансформация к чувствительности, заботливости, толерантности и согласию во взаимоотношениях мышления и действительности, субъекта и объекта, во внутрисистемных и межсистемных связях. Если необходимо, то не только считаться, но и соглашаться с нечеткостью (размытостью), неопределенностью действительности – выход за грани тривиально понимаемой рациональности, закостеневших норм мышления и поведения.

Например, сегодня (особенно после разразившегося глобального финансово-экономического кризиса) ведущие специалисты-экономисты признают, что даже теоремы неоклассической экономики верны с формальной точки зрения, как математические теоремы в традиционном смысле понимания, но их положения в реальности никогда не выполняются практически. По этой причине экономисты и стали интересоваться ситуациями и состояниями, в которых правила игры определяются не по принципу «наилучшим образом», а в результате множественно проявляемой сложности реалий, например, доминирующего политического процесса и геополитического дрейфа, находящихся в отношении взаимовлияния с стратегическим поведением ее участников (см. 1). Вдобавок, экономисты всё больше и больше вынуждены обращать внимание не только на само округленное «целое» в экономических процессах и взаимоотношениях, но и на явления после «запятой» – на проблемы вариативной и асимметричной информации, несовершенства и ненадежности контрактов, неисполнения судебных решений, недостаточной дееспособности экономических, политических и правовых институтов, влияние национальных особенностей и правовых традиций на характер и развитие экономики. Как справедливо отмечает известный учёный-экономист, ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев, «отказ от неоклассических предположений о совершенстве правил игры дает возможность объяснить целый ряд реальных явлений» (2). Приведя убедительные примеры из экономики финансовых рынков, он пишет: «В реальном мире существует лишь ограниченное количество финансовых инструментов (акций, облигаций, производных бумаг и т.д.), которые не могут покрыть все возможные события в вероятностном пространстве. Оказывается, что в данном случае может иметь место неединственность равновесия (выделено мной – А.А.), причем цены финансовых инструментов различаются. Это, в свою очередь, означает, что возможны резкие переходы из одного равновесия в другое (то есть фондовые бумы и обвалы)» (3).

Отступления от классических и неоклассических аксиом, единственной верности и полноты положений, незыблемости схем и процедур решения проблем – это, в сущности, не исключение, а норма мышления и деятельности, задаваемая и мотивируемая самой реальностью. Причем, эти отступления – факты не только сегодняшнего дня. Ими поддерживает свою жизнедеятельность экономика не только сейчас. «Отступление от правил» – известный способ ещё для экономики бывшего СССР. Правда, эта экономика, вроде бы, официальными лицами не признавалась законной и называлась теневой, а иногда подпольной или чёрной – мол, она, незаконная и потому преступная экономика, мешает развитию подлинно социалистической экономики, более того – растлевает общество, губит светлое коммунистическое будущее. Советская пропагандистская машина преподносила суть явления именно так, заодно – для подкрепления обильной словесной трескотни и напущения страха – шел параллельный отлов якобы-отступивших от «норм», а фактически, назойливых лиц, конкретных неугодных персон, явно или потенциально опасных, нежелательных для конкретных высокопоставленных госчиновников как на местах, так и на самом верху, в центре. Эти несчастные стрелочники-жертвы регулярно подбрасывались, как топливо, в топку машины теневой экономики, за счет которой, собственно, жила, точнее – иждивенчествовала, не только официальная экономика, изо дня в день хиреющая и дышащая на ладан, но и сама страна советов, тонущая в болоте гнилья, коррупции и лжи, номенклатурной расстановки родственников и немыслимых приписок. Естественно, что следы тех лет, инерция абсурдного существования дают о себе знать и сегодня – в той или иной степени на постсоветском пространстве.

Субъект познания и деятельности, согласно постнеоклассическому видению, считает нужным считаться с отступлениями от «совершенного устава» ради большего согласия с реальностью и обеспечения динамики жизни. Важно, чтобы, говоря об объекте, не отнимать у него права на «свое слово», давать предпочтение не жестким, а мягким вычислениям. Интервенция в лоно объекта познания и деятельности сугубо со своим субъективистским уставом – это, в сущности, есть грубая агрессия. Агрессия против другого Я, против природы и духа. Разумный отказ от этой агрессии – и есть, собственно, требование экологического мышления, которое, на мой взгляд, является неотъемлемой составляющей критическо-синергетического мышления.

Постнеоклассической мыслительной установке чужда враждебность и деструктивность. Для нее приоритетны добрососедство и структуризация, более того – повышение степени и расширение масштаба их реализации. Здесь ради более глубокого понимания сущности сказанного обратимся к фактическим результатам исследований современных физиков. В их работах, например, обращает на себя внимание такие выражения: «структурная вода» и «неструктурная вода» (См., например, 4). Оказывается, качество воды, её полезность или вредность зависит не только и не столько от физико-химического состава, то есть поэлементного содержания – лишь одной составляющей во множественной представленности целого как сложности. Качество воды, её свойства – это многоаспектная сложность; поэлементное содержание – лишь один из аспектов этой сложности. В ряду аспектов (составляющих) данной сложности исключительную значимость представляет собой структурированность воды, её способность структурообразования в контакте со средой, с иными веществами и биологическими системами. Структурообразовательная способность воды не просто высокая, но и творческая, формосозидательная. Неслучайно, что ученые говорят: воде наша планета обязана возникновением и развитием жизни. Известный отечественный учёный-физик Эльдар Масимов пишет: «Наукой установлено, что именно в воде возникли и сформировались первые живые существа на нашей планете. Это были маленькие одноклеточные организмы, послужившие источником жизни, в которых идет процесс биологической эволюции, приведший к появлению высокоорганизованных существ, в том числе и Человека Разумного» (5).

На основе проведенных исследований ученые утверждают, что живые организмы любят структурную воду, ибо только в структурной воде биоактивные конформации проявляют целенаправленную позитивную деятельность. Это связано с энергетическими и энтропийными изменениями в процессе контакта биологических объектов с водой. Различные фрагменты (полярные и неполярные) биологических объектов находятся в таком специфическом взаимодействии с водой, что она ещё больше структурализуется. Когда в организм поступает неструктурированная (распавшаяся) вода, он вынужден, затратив дополнительную энергию ради выживания, структурировать её.

Вообще, проблема структуризации (и не только она!) в контексте многоаспектной представленности целого как сложности, думается, имеет возрастающую актуальность и нуждается в серьезном изучении, причем, на основе общей мобилизации усилий представителей самых различных дисциплин – как говорится, естественников и общественников. Философия же здесь призвана и правомочна исполнять свою интегративную и эвристичную миссию, как универсальная теоретическая основа. На самом деле, будь это почва (земля), ландшафт, городское строительство, транспортные коммуникации, лесные массивы или, наконец, само общество, государство – всегда мы «натыкаемся», прежде всего, наряду с поэлементным составом, на структуру и вопросы структурирования, формообразования. Проблема качества – это скорее всего проблема структуры и предрасположенности к структуризации, нежели поэлементного содержания. Наличие пусть даже самых значимых элементов не обеспечивает должное качество системы, если нет адекватной структуры и способности к непрерывному структуросозиданию. А это, если говорить применительно к обществу, есть совокупный результат многих факторов. Именно: исторического опыта и наследия, генетического кода, этно-национальных и религиозных особенностей, культурных традиций, геополитической определенности, качества элиты, политико-правового совершенства, экономической и хозяйственной состоятельности, философии управления, лидерства и т.д. Неспроста люди предпочитают жить в Германии или Швейцарии, а не в какой-то африканской стране, имеющей, вроде, те же самые политические институты. Внутренняя упорядоченность составляющих – структура – во многом определяет качество не только самого целого, но и его частей. Это, между прочем, отмечалось ещё великим Аристотелем, а в последствии Гегелем и другими мыслителями (6, 7).

Постнеоклассическая рациональность познания и действия предполагает: в отношениях противоположностей (альтернатив) исходить не из алгебраического подхода вроде «истина в середине», а из принципа «в середине проблема», которую следует осознавать и разрешать именно как сложный процесс, корректируемый во времени и пространстве самой действительностью при живом участие реальных акторов. Особо значимо, чтобы, разрешая проблемную ситуацию, руководствоваться не приемом отвергания-уничтожения, удовлетворяющим амбиции какой–то отдельной «части», пусть даже очень значимой, а принципом позитивного синергизма, считающим важным учитывать интересы как самого «целого», так и всех сторон, составляющих «частей» и их отношений. То есть, тот путь, прием и методология решения проблем считаются истинными, которые, проясняя неопределенную ситуацию, на основе взаимопонимания и встречной выгоды дают возможность для участия, творчества и созидания более широкому спектру акторов в общем деле, увеличивают внутреннюю консолидацию и силу, как самого целого, так и его частей.

2.Учет ведущих тенденций, специфических особенностей современной науки – возникает задача приведения к «общему знаменателю» полученного отдельными дисциплинами научного знания относительно объекта познания, стоящего в центре общего внимания комплекса наук, и реализации взаимообмена между ними, что требует системности и синергизма. Таким образом, еще больше возрастает актуальность проблемы единства науки и эпистемологического его обеспечения. Постнеоклассическая эпистемология продуктивна и эвристична потому, что она строиться и развивается на основе единства наук.

В последние десятилетия сложились и функционируют ряд нетрадиционных научных направлений, коренным образом обновивших научное мировоззрение: синергетика, теория особенностей и перестроек, теория бифуркаций, теория катастроф (новый уровень), теория хаоса (новый взгляд), теория критических явлений, нечеткая математика Л.Заде, теория рефлексивности Дж. Сороса, нейрокомпютинг, Soft Computing и теория интеллектуальных гибридных систем Р. А. Алиева, теория искусственного интеллекта, векторное и тензорное исчисление, вариационное исчисление, вероятностный подход и т.д.

Все эти направления синтезированы в единой научной сфере – в философии сложности и теории сложных систем. С точки зрения становления и развития эта философия и теория обязаны следующим «ветвям»:

1. Изучение феномена сложности как особого объекта познания и деятельности (Г.Чейтин, А. Колмогоров, П. Анохин, И. Шмальгаузен, Г. Николис, И. Пригожин, И. Стенгерс, Г. Хакен, А. Шерозия, В. Франкл, А.Ф.Аббасов и др.);

2. Изучение самоорганизационных, самокоррекционных и синергетических эффектов, флуктуационных и бифуркационных состояний;

3.Глобальная математизация и кибернетизация в науке, рост мощи абстракции, формализации, возникновение новых математических дисциплин (теория игр, математическая теория принятия решений, теория информации, информатика и программирование, теория оптимального управления и т.д.).

4.Торжество конкретно-научной и практической философии (логический эмпиризм, логический позитивизм, лингвистическая философия, прагматизм).

3. Всё большее служение познавательного арсенала непосредственно целям социальной реконструкции и общественной самокоррекции, задачам управления и самоуправления: истинна та научная парадигма, которая не ставит людей и общества перед невычисляемыми (неинтегрируемыми) феноменами и ситуациями, не усложняет неопределенные (неясные) проблемные ситуации еще больше, придает им разрешимость с позитивным исходом, положительными результатами и для этого выдвигает продуктивные способы и их формы реализации. Истинность каждой идеи оценивается ее полезностью и удачливостью, то есть прагматичностью.

Наращивание в мировоззрении, образе мышления и деятельности людей чуткости и привязанности к демократическим ценностям, реализация основных прав и свобод путем роста взаимного уважения и требовательности, порядка и ответственности, усиление в локальных, региональных и глобальных масштабах гармонии, толерантности, гуманизма составляет главную цель современной (постнеоклассической) эпистемологии. Деятельность, ориентированная на эту цель, руководствуется не принципом «цель оправдывает средства», а идеей «приемлемая цель великолепна своими достойными средствами», то есть непременной важностью соблюдения нравственно-этических требований, норм морали.

Некоторые сущностные положения постнеоклассики:

- с условием соблюдения необходимых ограничений открытость систем, диалог альтернатив, наличие самоорганизационных и синергетических свойств, служащих «целому», рост степеней свободы вкупе с ответственностью делает развитие более устойчивым и гарантированным;

- разрешение противоречий, порожденных из отношений разнообразия (различия) с позиций абсолютного отвержения «иного» ведет систему к регрессу; разнообразие, которое не служит единству (солидарности), так же, как и обесценивание внутрисистемного разноцветия, становится причиной деградации и гибели системы;

- фундаментализм (абсолютизация опоры на «единичное», «особенное», на «постулативные точки»), будучи явным проявлением субъективизма и догматизма, эгоизма и экстремизма способствует не демократии и гармонии, а торжеству авторитаризма и тоталитаризма, анархии и застоя;

Характерные принципы постнеоклассики:

- нефундаментальность основания и обоснования;

- достижение единства (консолидации) путем разномыслия, творческого диалога и действия;

- необратимость, недизъюнктивность, вероятностность и эмерджентность в поведении и жизнедеятельности систем;

- квантование и этапированность процессов, их поэтапная детерминированность, оптимизация и самокоррекция;

- сохранение социальной энтропии в рамках рациональной меры;

- необходимость нахождения канала оптимальной реализации из ряда возможных в полибифуркационных состояниях;

- вариативность и квантованность системообразующих и системоинтегрирующих свойств, их поэтапное определение;

- значимость власти функционального времени в эволюционном усложнении и др.


Литература и примечания:
* Автор третий период развития эпистемологии называет «постнеоклассическим», как более приемлемый с точки зрения предлагаемой им системы научных представлений, идей и принципов. В данном случае, то есть в оперировании тем или иным термином, он солидарен с современными экономистами, философами и социологами, предпочитающими выбор «нео» вместо «не». Если второе подразумевает просто отрицание, то первое ассоциируется с инновацией, с развитием на качественно новых основаниях и новом уровне. К тому же, «нео» предполагает более разумное, уважительное отношение к исторически прошлым этапам и достижениям – способствует соблюдению единства преемственности и инновационности.

1. Гуриев С.М. Три источника – три составные части экономического империализма // Общественные науки и современность. 2008, № 3, с.136.

2. Там же, с. 137.

3. Там же, с. 137.

4. Масимов Э.А. Вода как живой организм. Баку. 2010.

5. Масимов Э.А. Вода и живой организм // Доклад в университете «Кавказ», май 2011-го года.

6. Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. I. Метафизика. М., 1975, с. 152-154, 174-175.

7. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. I. Наука логики. М., 1974, с. 100, 379-380.

Абасов А. C.
Монолог классицизма, диалог неклассицизма и полилог постнеклассицизма
Цель данной статьи – выстроить конструкцию из элементов функционирования сознания, мышления и речи – монолог – диалог - полилог - и, предварив ее необходимым анализом, попытаться связать с соответствующими типами философской рефлексии. В данном представлении полученная конструкция может быть осмыслена не только как система типов вербального выражения мысли, но и как последовательный переход, осуществляемый в рамках философского знания от классического к неклассическому и далее - к постнеклассическому периоду его развития и, соответственно, рефлексии.

Монистическую концепцию гносеологии можно реабилитировать за счет привлечения теории эволюционирующего познания, рассмотренного, согласно идеям П. К. Анохина, как поэтапное «вписывание» психофизической организации человека в трансформируемую им природную среду и создаваемые им искусственные среды.

***

В первом приближении осмысление триады, представленной в названии статьи, можно осуществить в контексте следующих размышлений. Монолог – «речь одного», - рефлексия, основанная на специфике ментальности отдельной личности, выстраивающей монологическую коммуникацию с самой собой или с аудиторией. При этом носитель монолога часто не знает и не интересуется аудиторией своего вещания и ее мнением. Метод монолога настолько метафизичен, насколько у его носителя отсутствует намерение трансформации сути монологической информации в новое знание, а также схоластичен, коль скоро подвержен жестким установкам данной коммуникации. Формальная логика – главный метод построения и исследования монолога. Геометрическая наглядность монолога, имеющая не только внешнее, но и некоторое внутреннее оправдание, может быть представлена прямой линией на плоскости (однонаправленный линейно-плоскостной вербальный поток), являющейся величиной в зависимости от обстоятельств или скалярной, или же векторной.

Диалог – «речь двоих», - характеризуется уже как система взаимодействия по крайней мере двух сторон, соответственно в нем наблюдается определенное развитие и обогащение первоначальной темы диалога. Такое обогащение, достигаемое в двусторонней коммуникации, открывает новые стороны и грани сущности диалога, позволяет выявить новое знание, поскольку в своей классической форме диалог является методом и практикой совместной деятельности сторон, направленной на поиск истины. Диалектика – главный метод построения, развития и исследования диалога. Визуально диалог может быть представлен все той же плоскостной картиной, линии на которой, однако, взаимосвязаны, являются векторами и имеют тенденцию сливаться, пересекаться и противопоставляться друг другу. Вместе с тем, данная наглядная картина диалога иногда приобретает новое, по сравнению с монологом, качество - частичную нелинейность, связанную с ситуацией, когда совместный поиск сторонами истины приводит к спиралеобразному развитию сути и содержания диалога. Но преимущественно и в диалоге довлеет линейная интерпретация, стремление представить развитие в образе однонаправленного метрического прогресса.

Триолог – «речь троих», конечно же, можно традиционно рассматривать в рамках линейной, метрической интерпретации, когда «беседа трех» ее участников мало чем отличается от диалога. Однако, на наш взгляд, такой переход может привести и приводит к становлению множественности, а также - не только к количественному, но и к качественному изменению характера коммуникации, в которую вступают участники трилога (или, скажем обобщенно, - «n»-лога, то есть полилога). В этом случае, как представляется, включаются новые механизмы осуществления коммуникации, которые в большей мере связаны не с линейным взаимодействием, а с принципом синергизма, придающего системе взаимодействия собеседников нелинейный характер и выстраивающего в качестве ее графического образа неметрические, топологические структуры. Как известно, трудности описания физических явлений начинаются уже при переходе от взаимодействия двух – к взаимодействию трех тел, и это также является косвенным свидетельством того, что уже «трилог» требует привлечения топологии в качестве языка своего математического описания. Чуть позже мы вернемся к этому вопросу, однако уже здесь следует отметить важность качественного скачка, сопровождающего переход от диалога к полилогу.

Все три типа вербальности и рефлексии в познании нередко сосуществуют и могут быть представлены в рамках единой системы взаимосвязи, когда между ними отсутствует четкое разделение; в различных науках и в философии монолог, диалог, полилог часто смешиваются. Представляется, однако, что в особых случаях следует вводить новую методологию, определяющую между ними различие и, отчасти, противопоставление. Ее предпосылки были заложены уже неклассическим этапом развития познания, но свои современные формы эта методология обрела в контексте постнеклассического познания.

«Неклассическая наука вводит представление об активности субъекта познания. Приходит понимание того, что ответы природы на наши вопросы зависят от способа постановки этих вопросов. Соответственно, неклассическая философия сосредотачивается на человеке как субъекте философствования, а не на объектах философского исследования. Неклассическая философия ― это бунт, навязывание миру своих собственных представлений и оценок ("монолог" человека). Поэтому неклассика мало что дает для познания мира, но она является необходимым звеном в развитии философии, ибо поворачивается лицом к человеку и его проблемам. Однако зачастую неклассика не может решить этих проблем, поскольку не учитывает обратную реакцию мира на действия человека» (1).

Обобщая ранее высказанные положения, можно выделить три типа вербальности: 1.Монолог - в целом не учитывающий никого конкретно; 2. Диалог - принимающий во внимание мироощущение и идеи собеседника; 3. Полилог - принимающий во внимание многообразие мироощущений и идей участников беседы. Соответственно, выстраиваются последовательные конструкции - 1. линейной, 2. линейно-нелинейной и 3. топологической - методологий, соотносимых со следующей классификацией: 1. монолог – классическая философия и наука; 2. диалог – неклассическая философия и наука; 3. полилог – постнеклассическая философия и наука.

Чтобы раскрыть суть представленных классификаций проанализируем основные этапы исторического развития философии, науки, в целом - познания.

***

На ранних этапах своего становления человеческое общество развивалось под воздействием диктата природы, «монолог» которой детерминировал характер трансформации этого общества. На смену пра-логическому мышлению пришло мышление в понятиях, «… определяющей чертой которого является признание и оправдание диктата мира над человеком ("монолог" мира). Классическая наука стремится построить абсолютно истинную картину природы. Она не детерминирована никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов. Характеристики субъекта познания исключены из классической науки» (2).

Право говорить (вещать), которое на ранних этапах становления человеческих сообществ принадлежало всем их членам, по мере укрепления и развития института власти переходило в прерогативу отдельных и даже одной личности, наделенной абсолютной властью. Это отложило свой след в мышлении, ставшего преимущественно монологичным.

На разных этапах развития монолог, диалог и полилог, становясь формами вербальной коммуникации человека с самим собой, собеседником (или собеседниками), необходимо должны были отложиться в структуре сознания личности, например, выступать неотторжимыми, внутренними, имманентными формами мышления, осуществляемого преимущественно в этих формах. При этом, как правило, монолог человека с самим собой являлся формой диктата личностью самой себе (или окружению) «категорических императивов» - норм, ценностей, идеалов, например, этических и эстетических. Монолог, поэтому, часто носит характер должного, а не сущего, и потому воспринимается в образе приказа, требования, неукоснительного и вневременного. Его ригористический, предписывающий характер почти не оставляет пространства для дискуссий, диалога с самим собой или информируемым окружением. Вместе с тем, монолог, как правило, открыт для перетекания при необходимости в форму диалога.

Главное отличие диалога как раз и заключено в том, что эта форма мышления направлена на обсуждение предмета (явления или идеи), не все элементы которого представлены в мышлении в непротиворечивом, завершенном виде, а потому выступают как стороны дуальной (бинарной) оппозиции, диалектической или метафизической, в зависимости от обстоятельств. Монолог транслирует готовое знание, диалог поставляет сопряженные, часто противоположные положения, требующие выяснения степени их истинности. Монолог представлен в форме застывшей в своем величии истины – абсолютной и непоколебимой, диалог – поиск неустановленной истины, в котором заинтересованы обе (или более) стороны. Если монолог – фактор внутренней культуры и ментальности личности, то диалог – «столкновение» близких или отдаленных друг от друга культур, фактор социокультурного взаимодействия, в ходе которого допустимо выстраивание общности или единения, а порой и тождества его сторон. Историческое продвижение монолога осуществляется вместе с развитием формальной логики, являющейся «методологией» научного и философского познания в контексте механистического рационализма. Можно сказать, что исторически, в зависимости от господства в познании философского или научного подхода, соседствуют и противоборствуют между собой две формы диалога: экзистенциональная (бытийная или онтологическая) и позитивистская (гносеологическая или теоретическая). В отдельных случаях можно наблюдать пересечение и синтез двух этих форм, однако происходило это в форме эклектики переходных для познания периодов, а не как осознанное стремление интеграции позитивных сторон противостоящих форм. Синтез логического и феноменологического типов диалога, несмотря на отдельные попытки, – все еще остается предстоящим этапом для перехода рефлексии на качественно новый уровень развития.

И монолог, и диалог прямо или косвенно предполагают наличие двух сторон коммуникации, другое дело, что монолог игнорирует, а диалог пытается понять позиции противоположной стороны. Но и монолог, и диалог расчленяют сознание и мышление на две части, и в этой связи становится понятным замечание М.Бахтина о том, что сознание, лишенное оппонента, со-беседника, вовсе не является таковым. Лишь минимально два сознания (или разделение единого сознания личности на две части) способствовали развитию этого феномена и, соответственно, только такой подход позволят выявить истинную природу сознания. А она заключена в том, что сознание и мышление являются формами внутреннего диалога человека; что монологический диктат и произвол человека по отношению к природе следует заменить диалогом с ней на языке экологии; что развивающаяся культурология – должна стать формой всеобъемлющего диалога человека с миром и самим собой, что подлинная демократизация института власти возможна лишь на пути трансформации монологического мышления политики в диалогическое взаимодействие правового государства и гражданского общества.

Коль скоро мы принимаем, что в диалоге могут участвовать более двух сторон, то как быть с раскрытием сути полилога, который, по определению, является формой беседы (и соответственно мышления) более чем двух участников? В этой связи привлечем внимание к двум методологическим (да и мировоззренческим) установкам познания: монизму и плюрализму, а также к концептуальной аксиоматике трех периодов развития познания: классическому, неклассическому и постнеклассическому. Предлагаемая ретроспектива позволит, на наш взгляд, выявить полезную информацию, касающуюся тенденций развития современного познания и его будущего.

***

Философия и наука самим ходом своего становления и развития породили множество мифов. Некоторые из этих мифов в свое время способствовали развитию познания, однако в дальнейшем превратились в самотормозящие это развитие стереотипы, преодоление которых до сих пор полностью не завершено.

Скажем, философия претендовала на уникальное место в познании, обосновывая такие претензии тем, что она одновременно является методологией и логикой развития науки, и, кроме того, мировоззрением, способным объединить все научное знание своего времени в единую непротиворечивую картину мира. Такие заявления представляют собой типичный пример монологического мышления, достигшего апогея в философии Нового времени. В контексте исторической последовательности важно отметить, что монологические претензии, с которыми позднее выступила и наука, предварительно были предъявлены философией, впрочем деятельность таких ее представителей, как Декарт, Бэкон и Спиноза, пришлась на период, когда границы между философией и наукой носили весьма условный характер, а потому эти мыслители, много сделавшие и для развития науки, с одинаковым правом могли идентифицировать себя как с философами, так и с учеными.

Наука, в свою очередь, настаивала на собственной уникальности, обосновывая и ссылаясь на эксклюзивность своих методов - эксперимента и опыта, - подтверждающих или опровергающих выдвигаемые учеными идеи и гипотезы. Наука утверждала, что она является единственным типом познания, оперирующего фактами, непосредственно вытекающими из исследования объективной реальности. Если все остальные типы познания, заявляла наука устами своих представителей, просят принять на веру некоторые начальные условия (то есть, аксиоматику) своего построения, то в ее случае такая аксиоматика диктуется самой реальностью и может быть верифицирована. Ни одно из направлений познания не достигало такой степени монологизации своего мышления, как наука. Связано это было, по всей видимости, с осознанным вычищением из научной сферы познания любых поползновений субъективности.

Эти претензии науки были столь успешными, что исторически по крайней мере три раза философия предпринимала попытки реконструировать свое здание по лекалам науки (позитивизм, постпозитивизм, неопостпозитивизм), что, конечно же, поумерило первоначальные амбиции философии. Однако наиболее чувствительный удар своей репутации философия нанесла себе сама, вступив на путь последнего по времени мировоззренческого (если можно так выразиться) направления – постмодернизма.

Постмодернизм – это одновременно своеобразная «теория относительности» и «квантовая механика» философии, - радикально преобразовал философскую рефлексию и теорию познания и, подобно аналогичным процессам в физике, способствовал переходу от классического мировоззрения - к неклассическому и далее к постнеклассическому мировоззрению. И в первом (наука), и во втором (философия) случаях ревизии подверглись именно системные представления классической эпохи, постмодернизм неустанно утверждал, что построение законченной системы философского знания, исходящей из конечного числа аксиом (постулатов), является в принципе невыполнимой задачей. В случае с философской системой Гегеля, основанной на поэтапной манифестации разума, или любой другой системой, выбирающей в качестве формирующего (системообразующего) начала тот или иной феномен (вещь, предмет, явление, абстрактный принцип или постулат), возражения постмодернизма не ограничивались предшествующими ему претензиями о том, что выбор начал в системном подходе носит характер произвола и субъективного предпочтения. Постмодернизм, заняв крайнюю позицию, утверждал, что любой осуществляемый выбор сам по себе относителен, а, следовательно, применим лишь к ситуации, при которой он осуществляется. Этим, разумеется, не ограничиваются инновации постмодернизма в философской рефлексии, хотя уже данный подход по сути подрывал фундамент не только философии, но и науки, подтачивал привычную классическую и даже неклассическую картину мира. Так, сегодняшний постмодернизм оспаривает легитимность науки, ставит под сомнение адекватность полученных ею знаний - реальности, поскольку полагает, что сама наука и ее институты выстроены в иерархию обыкновенных властных отношений, далеких от непредвзятой объективности, якобы присущей людям науки. Что же касается взаимоотношений человека с миром и самим собой, что в классической философии и науке является предметом и объектом рефлексии, то в этом вопросе постмодернизм исходит из позиции, согласно которой человек имеет дело не с реальностью, а с некими «симулякрами» - сложными, но иллюзорными фантомами когнитивного процесса. Замена выделенного центра (начала) понятием «ризомы» («корневища), введение понятия сети (каждый узел которой может претендовать, но не являться в реальности «выделенным началом») вместо представлений о линеарных взаимоотношений между предметами (вещами, явлениями), выдвижение на первый план исследования не самих предметов, а сложной системы отношений, в которые эти предметы вступают между собой – вот далеко не полный перечень изменений, предлагаемых постмодернизмом в области познания. Наконец, само знание, представленное в виде отдельных текстов, должно быть, по предложению постмодернизма (постстуктурализма), подвергнуто процедуре деконструкции, призванной выявить их подлинный смысл, а заодно и умонастроения авторов этих текстов, которые, по подозрению постмодернистов, - содержат в себе преимущественно набор субъективных высказываний и оценок.

Именно в ракурсе таких антиклассических идей философия стала более активно вбирать в свою методологию неклассические принципы казуальности, релятивизма, вероятности, неопределенности, дополнительности и другие принципы, в свое время сыгравшие важную роль в трансформации физических наук.

Классическая гносеологическая парадигма, фундированная четким и недвусмысленным противопоставлением мира и человека, материи и сознания, объекта и субъекта, преодолевается в неклассической парадигме: объект и субъект более не коммуникабельны в классическом смысле, человек принуждается принять в самом себе размытость субъекта, индивида, персоны, личности, словом, наблюдается целенаправленное разрушение единого начала, сообразного единству мира (которое постмодернизмом тоже отвергается).

Историческое развитие философии периодически поднимало и отвергало идею социокультурной обусловленности процесса познания, той или иной степени его детерминации личностными качествами, бессознательными установками и ценностно-психологическим опытом познающего субъекта. И если в классический период эти особенности рассматривались как досадные препятствия на пути достижения объективности познания, от которых необходимо избавиться, то в дальнейшем социокультурная специфика познания стала интерпретироваться как важный элемент реконструкции этапов развития познания и становления герменевтики. Впечатляющим поводом для изменения классических представлений о взаимосвязи и взаимодействии субъекта и объекта познания стали идеи квантовой механики, однако еще длительный период как в самой физике, так и в остальной науке и философии теплилась надежда возрождения в будущем классической объективности познания. Этим надеждам не суждено было сбыться, более того постнеклассический период познания идеями постмодернизма и постстуктурализма радикально переосмыслил классическую теорию познания, выдвинув на первый план «субъективную гносеологию».

Размышления в этом контексте сводились к конструкции, сводимой в итоге к кантовской идеи ноуменов: так как любое знание представляет собой ряд собранных на основе априори принятой логики предположений, то объектом познания не может быть истинная реальность. Мы имеем дело лишь с теми или иными ее интерпретациями, являющимися субъективными суждениями, порожденными ценностями, стереотипами, предпочтениями, особенностями психики, словом, многообразием социокультурных детерминант, сыгравших свою формирующую роль в социализации личности познающего субъекта. Априорные основания познания не доказуемы, а применяемые логика и методология познания – всего лишь дань границам знания своего времени. Применяемый в классическом познании логоцентризм определяет границы и условия когнитивного процесса каждой отдельной эпохи, формируя иерархию типов «субъективной гносеологии». Постнеклассический подход утверждает, что основные установки западной традиции познания требуют своего пересмотра, поскольку применяемые в ней методологии и логики являются, как и в любой сфере социальной жизни, установлениями власти или авторитетов, привносящими в познание принуждение (3).

Постмодернизм по-разному воспринимается, а порой и вовсе игнорируется некоторыми философами, но его важнейшим, однако редко упоминаемым, достижением стало переосмысление сути и роли диалога (как и монолога) в мышлении и познании, наделение его новым качеством, связанным с нелинеарно-топологическим подходом.

Разве сам «отец» точных наук – физика - после крушения классического мировоззрения не перешла от физики вещей к физике отношений? – задается вопросом постмодернизм. Разве сама «мать» точных наук, их всеобщая основа – математика, - не выявила ущербность любой аксиоматики, связанной с выбором объективного или же субъективного начала? Так почему же при переходе к исследованию общества не заменить социологию анализа «предметного» человека социологией анализа отношений, в которые он вступает и в которых он только и существует? Ведь в реальности вместо абстрактного человека классической социологии мы имеем дело с множеством отличающихся друг от друга идентичностей, сформированных локальными историко-культурными событиями. А коль скоро так, как далеко человек способен «вглубь вчитаться» в себя самого, что может знать, точнее, что истинного может знать новый «субъект» постмодерна сам о себе? Практически – ничего. Вот и складывается постмодернизмом любопытная картина: некая бесконечная сеть отношений вместо реального мира (социума), любая ячейка которой может рассматриваться (но не быть!) центром.

Монизм в период постмодерна как будто уступает дорогу плюрализму, провозглашается окончание эры поиска единства мира, отрицается универсализм и рационализм эпохи Просвещения, разрушаются любые системы, претендующие на завершенность, ибо на самом деле и в философии, и в науке, и в политике эти системы – памятники отмирающему иерархическому сознанию и мышлению, мироощущению «вертикальной» структурированности мира, которое следует заменить мироощущением «горизонтального» равенства и взаимосвязи его элементов. В политике – это переход от тоталитаризма к демократии, в философии – движение в сторону социокультурного плюрализма, утверждающего равноправие (но и одинаковую относительность!) любых философских и научных доктрин. Казалось бы, монолог навсегда изгнан из философии и науки…

В сложившейся ситуации напрашиваются, по крайней мере, два вывода:

1. Выявленные постмодернизмом и, вообще, неклассическим этапом познания проблемы носят временный характер, они будут преодолены в ходе дальнейшего развития философии и науки, которые смогут в будущем ответить на все вызовы современности, вернув себе былую репутацию;

2. Философия и наука являются всего лишь определенными (ограниченными в своих возможностях) системами познания, мало отличными, несмотря на все свои заслуги, от его других типов (религия, искусство и т.д.).

Новейшие идеи и теории, научные открытия последнего времени, ознаменованные вступлением человечества в постнеклассический период развития познания, в целом свидетельствуют в пользу второго вывода. Если же исходить из принципа целесообразности, то становится очевидным заключение о том, что познавательные системы, основанные исключительно на единственной когнитивной способности человека (разуме), вряд ли могут претендовать на адекватное и законченное познание мира (реальности) и человека. Действительно, выдвигаемый философией и наукой принцип рационализма, утверждающий способность человека познать реальность исключительно возможностями разума, тотально очищающего процесс познания от всего «лишнего», субъективного, психологического, не может быть всеобъемлющим, так как этот принцип игнорирует и элиминируют многие формы и механизмы познания, в том числе и те, которые пока еще не известны или малоприменимы. Конечно, в философии предпринимались попытки «выйти за пределы разума». Например, в свое время Я. Э. Голосовкер (см. 4) предлагал построить философскую систему, основанную не на категориях разума, а на категориях творческого воображения человека, которая также способна предоставлять ему определенное нетривиальное знание.

Предписанием философской и научной рефлексии периода классики являлись принципы наглядности реальности и способности человека ее адекватно воспринимать и познавать, исходя из конечного числа логических принципов, тождественных принципам функционирования реальности. В целом истинная мысль о тождестве или хотя бы аналогии макрокосмоса (мира) и микрокосмоса (человека) была редуцирована до суррогата рационализма, объявившего себя вершителем судеб чувств и интуиции человека, надзирателем сознания, мышления, а в дальнейшем и сферы бессознательного. Напрашивающийся вывод: каждая теория познания своей аксиоматикой одновременно задает границы своих притязаний на истину, однако условность этих границ из-за первоначальных успехов в накоплении знаний весьма скоро стирается из памяти.

Между тем, физика и вслед за нею философия, вступив в мир неклассических представлений, вынужденно заменили постулат наглядности постулатом принципиальной ненаглядности реальности; позитивистский призыв аналитической философии «очистить» понятийный и категориальный аппарат науки и философии от «посторонних наслоений» сменился устойчивым заигрыванием познания с метафорами, которые, к великому смущению науки, более точно отражали экзотику вскрываемой познанием ненаблюдаемой реальности; рационализм все чаще останавливал свой взгляд на потенции «иррационального» мифа…

Саморазоблачение философии и науки приобрели тот уровень наглядности, который они тщетно пытались достичь с помощью своих методов познания для обоснования своей истинности.

Коль скоро мы должны осмыслить итоги подобного развития философии и науки, то нам необходимо задаться вопросом: существует ли второй (или, с учетом различий, лучше сказать - третий - после философии и науки) путь познания, какими идеями, принципами и методологиями должно быть детерминировано это – «нечто третье»?

Ответы на эти вопросы следует искать в идеях и теориях постнеклассического периода развития наук, которые удивительным образом возрождают древнейшие мистические учения различных культурных традиций. Современная космология и вслед за ней трансперсональная психология, развиваемая С. Грофом и являющаяся постнеклассическим продолжением учения З. Фрейда и особенно К. Юнга, вплотную подошли к идее идентификации материи и сознания. Дальнейшее развитие представлений в этом направлении центрируется вокруг понимания сознания как всеобщего космического феномена, ответственного за генезис и развитие Вселенной, материальная основа которой представляет собой трансформационные формы космического сознания. Вряд ли сложившуюся ситуацию можно считать простым возвращением к классическому идеализму, поскольку она обосновывается сложными физико-математическими рассуждениями, свидетельствующими о необходимости выработки новых представлений о мире и человеке. Метафорически, всеобщее космическое сознание как бы ждет эволюционного превращения человеческого сознания в единый планетарный феномен, достойный включения в космическое сознание в качестве своего интегрального элемента. На горизонте вновь появляется призрак единства мира, прорисовываются контуры нового монизма, уходящие своими корнями в миросозерцание пантеизма, одним из направлений которого является мусульманское учение «вахдат ал-вуджуд».

Принятие этих новых идей связывает принципиальную ограниченность познания с методами философии и науки, с установками современного сознания, которые могут быть преодолены в ходе дальнейшего эволюционного процесса, определяемого развитием и трансформацией самой ментальности человека, его психики, сознания и мышления. На пути к этой трансформации ближайшим партнером по диалогу выступает природа: «…изучение субъектности начинается именно с человека, но продолжается в поиске неразвитых "человеческих" черт в природе, в поиске путей раскрытия ее "человеческого" потенциала. Это в принципе позволяет наладить тот "диалог" человека с природой, которого так не хватает в условиях экологического кризиса, вызванного в немалой степени тем, что природа рассматривалась просто как объект приложения человеческих усилий. Так происходит рождение современной постнеклассической рациональности» (5).

Именно в этом ракурсе следует воспринять трансформацию неклассического диалога в постнеклассический полилог, являющийся порождением нового сознания и мышления. «Инициатором этого "диалога" и его ведущей стороной является человек, ибо именно он философствует, задавая вопросы миру. Это именно настойчивые вопросы, а не предписания или раболепная покорность. Человек выступает неотъемлемым компонентом сложных объектов современной, постнеклассической науки. В силу этого учет человеческих ценностей с необходимостью включается в методологию научного исследования, что обеспечивает соблюдение наукой объективно-реального подхода в современных условиях» (6).

Как отмечается в одной из статей коллективной монографии «2012: окно возможностей»: «Сила, разум или процесс, сотворившие эту Вселенную, действуют в нас и сегодня. Мы – Вселенная в человеческом облике. Мы – проявления этой тайны. Мы – космос, который начинает предаваться саморазмышлениям в попытке осмыслить свое происхождение, возникновение, вектор развития и то, как он может сознательно участвовать в процессе творения» (7, с. 502).

Таким образом, на пути создания новой парадигмы познания и его дисциплины - «некого третьего» - следует осознать, что от Большого взрыва и до сегодняшнего человека осуществляется непрерывная эволюция, она включает в себя эволюцию мозга и дальнейшую трансформацию человека до уровня, когда у него возникает идея о собственной включенности в этот великий процесс, в котором ему предназначена далеко не рядовая роль. Человечество вплотную приблизилось к этому состоянию, которое можно назвать очередной точкой бифуркации на пути его перманентной эволюции.

В известном смысле достигнутые итоги, их фактическое содержание напоминают текст мифа, продукты мифологического сознания и мышления. Но разве не пересмотрели свое отношение к мифу современная философия и наука?!

Это, новое направление развития познания, как представляется, должно сформироваться на пути перехода сознания от диалога к полилогу. Результатом трансформации сознания станет феноменальный рост когнитивного потенциала мышления, экспоненциальное расширение сферы реальности, представленной взору человека.

Нам остается только рассмотреть вероятные механизмы поэтапной включенности человечества в процесс всеобщей вселенской эволюции.

***
В свое время академик П. К. Анохин в работах по философским аспектам теории функциональной системы выдвинул принцип «вписанности». Согласно этому принципу генезис и развитие живого вещества на нашей планете стали возможными благодаря его учету и подчинения разрешающим возможностям среды - окружающего физико-химического пространственно-временного континуума, детерминирующего в живых системах различные приспособительные механизмы, одним из примером которых может служить «опережающее отражение действительности». В 80-е гг. ХХ-го в. нами, на основе расширения сферы применимости принципа Анохина, было выдвинута гипотеза перманентной взаимосвязи структурных уровней материи посредством последовательной вписанности друг в друга их пространственно-временных организаций.

Известно, что Анохин одним из первых обратил внимание на значение отражения в генезисе и развитии живого вещества наиболее характерных постоянных факторов внешней среды. Анохин писал: "…основой развития жизни и ее отношений к внешнему неорганическому миру являлись повторяющиеся воздействия этого внешнего мира на организм. Именно эти воздействия как результат изначальных свойств пространственно-временной структуры неорганического мира обусловили всю анатомическую организацию и приспособительные функции первичных живых существ. В этом отношении организация живых существ представляет собой в подлинном смысле слова отражение пространственно-временных параметров их конкретной среды обитания" (8, с. 13). Сама повторяемость событий, имеющая определенные временные параметры, вырабатывала в живом веществе опережающее отражение действительности как форму приспособления к пространственно-временной организации мира и упреждающих реакций на ее метаморфозы.

Проследим узловые моменты концепции Анохина. "Вписанность" живых систем диктует им определенную зависимость от условий внешней среды, а, следовательно, и детерминирует программу их будущей эволюции. Вместе с тем, стремление живого вещества к сохранению приводит к формированию специального механизма, задачей которого является предварительное "исследование" внешних возмущений и выработка реакций на них. Первичное живое вещество, выработав способность посредством изменения своего химического состава отражать изменения внешнего мира, усовершенствовав эту способность в ходе эволюции, сформировало механизм "опережающего отражения действительности". Перспективы, открываемые в связи с этим, хорошо видны по следующему замечанию: "Именно этот чудесный механизм живого образования, который фиксирует в микроскопическом пространстве грандиозные интервалы пространственно-временного континуума внешних явлений, стал центральным пунктом всей эволюции на Земле. Только благодаря такому биологическому экрану, фокусирующему огромные масштабы событий внешнего мира в молекулярных реакциях мозговой ткани, стало возможно "объять мир" во всем его разнообразии и во всей его грандиозности небольшим кусочком мозгового вещества" (9, с. 32). Сама эволюция была направлена в сторону все большей адекватности отражения действительности, и поэтому сформировавшиеся позже механизмы приспособляемости несут более улучшенные варианты отражения живыми системами реального мира. Так, например, Анохин рассматривает условный рефлекс высших животных как частный случай высокоспециализированных форм опережающего отражения действительности (10, с. 173). Однако условный рефлекс не является конечным этапом, реализующим все преимущества опережающего отражения. В таком случае, отмечает Анохин, не было бы необходимости развивать особые подходы к психике. В этом отношении лишь работа мозга по отражению реального мира может служить образцом сформировавшегося и устойчивого механизма опережения. Анохин подчеркивает, что отражение посредством мозга и не может быть иным, чем опережающим, так как в нервной системе мобилизуется молекулярный опыт прошлого в связи с настоящим конкретного события или стимула, а это позволяет прогнозировать будущее и вырабатывать на него реакцию (11, с. 364 - 365). Отражательный опыт, полученный в филогенезе и в нем закрепленный, затем вновь проявляемый в онтогенезе, т. е. накапливаемый, закрепляемый и передаваемый по наследству в связи с конкретными экологическими условиями внешнего окружения биологических видов, Анохин назвал системогенезом. "Системогенез служит подлинным инструментом эволюции, который является как бы посредником в передаче исторического накопления отражательной деятельности предков их потомкам в точном соответствии с их специфическими экологическими факторами. Здесь мы встречаемся с одним из сильнейших аргументов теории отражения: с отражением объективной действительности в структуре и функции бесчисленного количества поколений животных, т. е. с историческим накоплением отражательного опыта (поколения)" (12, с. 364).

Таким образом, живое стало тем уровнем развития материальных систем, который впервые в эволюции приобрел новую способность, а именно - взаимосвязывать опыт прошлого с настоящим и прогнозировать будущее. В связи с последним Анохин отмечал новаторство работ И. Павлова, который первым обратил внимание на фактор будущего в функционировании биологических систем. Живое вещество предварительно "как бы проигрывает" (Анохин) свое возможное будущее. И это происходит на всех уровнях организации живых систем: то ли как опережающее отражение действительности вообще, то ли как опережающее возбуждение, характеризующее способность нервной системы подготовиться к вероятным событиям, то ли как опережающее морфологическое созревание. По поводу последнего замечания Х. Дельгадо писал: "По мере роста плода многие его органы проводят своего рода физиологическую генеральную репетицию еще до того, как их функции становятся действительно необходимыми" (13, с. 48). Таким образом, подготовка к будущему протекает на всех уровнях организации живого. Однако ее генеральная линия, организация всех ее элементов сводится к деятельности мозга и его функций. Анохин отмечал, что "…ощущается настоятельная необходимость разработки теории отражения в области самих средств отражательной деятельности" (14 , с. 337), заострял внимание на разработке психической теории отражения. И, казалось бы, здесь ученому необходимо было сделать естественный шаг в сторону феномена функциональной асимметрии мозга, однако этого не последовало. Не определенные типы клеток нервной системы, как предполагал Анохин, а целый механизм, имеющий гораздо более глубокие исторические, генетические корни, определяет пластичную вписанность психики, сознания и мышления в реальный пространственно-временной континуум и детерминирует условия познания мира.

Современное понимание психофизической проблемы пришло к осознанию того факта, что генезис и развитие мозга - как специального органа отражения мира - филогенетически и онтогенетически происходит под воздействием той информации, которая поступает из внешней среды. Дело обстоит таким образом, как будто мозг «переваривает» внешнюю среду и из ее элементов выстраивает свою организацию. Лишенная всевозможных внешних раздражителей нервная организация, может в лучшем случае сформировать начальные элементы инстинктивного поведения, но не больше того. Анализируя такую гипотетическую ситуацию, Дельгадо писал: "Я не могу предсказать, что такое существо (лишенное сенсорных раздражителей с самого рождения - А. Аб.) было бы полностью лишено психических функций. Мозг его был бы пуст и лишен мыслей; оно не обладало бы памятью и было бы неспособно понимать, что происходит вокруг. Созревая физически, оно оставалось бы интеллектуально столь же примитивным, как и в день своего рождения" (15, с. 59). Естественно, что и развитие личности также связано с той культурно-социальной информацией, которая непрерывным потоком поступает человеку и анализируется им. Действительно, в русле этого интересного вопроса, вероятно, разрешаются многие важные проблемы, такие как понятие личности человека, его "я", развитие сознания и т. д. "Происхождение памяти, эмоциональных реакций, профессиональных навыков, слов, идей и поведенческой деятельности, из которых слагается наше "я", можно проследить и за пределами индивидуума. Каждая личность - это временное сооружение из материалов, заимствованных у окружающей среды, а сознание - это интрацеребральная разработка экстрацеребральной информации. "Индивидуальная половина" есть перегруппировка элементов окружающей среды. Что касается конечного результата, который проявляется в реактивности и поведении индивидуума, то строительный материал, поставляемый культурой, важнее, чем индивидуальный субстрат, внутри которого происходит перегруппировка" (16, с. 70 - 71).

Приведенные выше слова, свидетельствуют о том, что внешняя среда, а в дальнейшем - внешнее социальное окружение, представляющее собой изменяющуюся культурную среду, способствуют развитию нервных структур мозга, а, следовательно - и психики, сознания, мышления больше, чем чисто биологические факторы. В этой связи Дельгадо отмечал, что задача мозговых механизмов заключается не в создании новой информации, а в ее переработке, анализе, синтезе и хранении. Интенсивность и глубина этих процессов изменяется под воздействием развития общего уровня культуры, обучения и воспитания. Решение этих вопросов представителями частных наук зачастую основано на специальной методологии и не подводит к исследованию широкие мировоззренческие обобщения, философскую методологию.

Примером последнего может служить дискуссия по поводу комиссуротомии (операции по расщеплению мозга). Возникший спор о наличии в этом случае одновременно двух сознаний, психик, мышлений и, даже личностей, показывает, что данный подход исходит из узкого, чисто биологического обоснования. В этой связи уместно замечание Дж. Марголиса о том, что даже наиболее авторитарные ученые не проводят четкого различия между двумя мозгами (после расщепления) и всеми последствиями этого. Поэтому вполне справедливо замечание: "Личности, следовательно, являются неприродными сущностями. Они существуют только в культурных контекстах и распознаются как личности только благодаря их владению языком и другими связанными с ними способностями" (17, с. 374).

Затронутый вопрос показывает, что прежде чем переходить к анализу целостной деятельности мозга, следует четко разобраться в его атрибутах и развести их по соответствующим функциям. Человеческое "я", которое формируется в процессе выделения субъектом самого себя из окружающего мира и противопоставления ему, доминирует в сознании личности и как бы соизмеряет с собой всю получаемую информацию. Характерно, что даже в состоянии сна чувство "я" не снижает своей остроты и лишь в случаях преднамеренного воздействия на психику человека это чувство начинает ослабевать. Следует согласиться с утверждением Марголиса о том, что "человек никогда не существовал без языка, в физическом окружении, не затронутом культурными преобразованиями, и, следовательно, вне определенного множества культурно развитых норм, которые выражаются правилами, институтами, практикой и традицией" (18, с. 378).

Современные данные свидетельствуют, что мозг человека за последние несколько тысячелетий значительно не изменился. Следовательно, основные механизмы мозга примерно постоянно обеспечивают процесс познания. Переходя к психике, мы уже должны отметить ее изменяющийся во времени характер. Ясно, что психика не сводится просто к материи мозга. Будучи функцией мозга, психика имеет еще "что-то" свое, несводимое к структурным особенностям мозга. Р. Сперри пишет: "Среди тысяч описанных связей в головном мозгу нет ни одной, которую можно было бы с достаточным основанием считать результатом научения. Каковы бы ни были структурные изменения, происходящие в мозгу в результате жизненного опыта, они чрезвычайно малозаметны. У высших животных они, вероятно, локализируются в более удаленных от периферии путях коры головного мозга. Во всяком случае, они накладываются на уже достаточно сложную врожденную организацию" (19, с. 337). Следовательно, модификацию психики под влиянием развития структуры мозга, хотя и нельзя полностью исключить, следует считать маловероятной. Остается предположить, что в основе модификации психики лежат феномены обучения, преломленные через призму самосознания человека. Мы хорошо представляем, что данная схема весьма груба и не учитывает тонкие механизмы единого процесса психофизической деятельности человека, однако нас интересует вопрос, для решения которого вполне приемлем данный подход. В данной схеме принимается, что информация, исходящая из внешнего мира, определенным образом воспринимается, проходит через контроль самосознания, сравнивается с прошлым опытом и определенным образом хранится. При этом происходит корреляция информации внешнего мира с внутренней схемой ее кодирования и сохранения.

Как можно понять процесс познание, если попытаться реконструировать его в целостности? Представляется, что здесь на помощь может прийти принцип эволюции, рассмотренный в контексте идей П. К. Анохина. Естественно, что вписанность меняла (трансформировала) живое. Если на первых порах эволюция затрагивала в основном физико-биологическую структуру человека, то в дальнейшем, с расширением культурного пространства, объектом эволюции стал мозг человека, начался процесс цифализации. Единый механизм вписанности стал множиться на биологические и социальные составляющие, само познание превратилось в механизм разнообразных «вписанностей» в областях, которые осваивал и созидал человек. Эти искусственные среды требуют от человека своего тотального освоения, способности пластичной и адекватной их сущности вписанности, а это значительно ускоряет развитие человеческого общества. Информационное общество, мир глобализации, например, требуют создания новых механизмов вписанности человека в изменяющуюся внешнюю среду, следовательно, требует трансформации природы человека и расширения его духовного, ментального потенциала.

Эта эволюциорирующая вписанность человека в природную и искусственные среды может быть представлена в качестве фундамента развитии познания, которое само начинает эволюционировать от закрытой к открытой рациональности (В. С. Швырев, см. 20.) и далее в пока туманное будущее. Степень развития познания определяется степенью вписанности человека в мир природный и мир, создающийся им самим – искусственный мир. Понятие вписанности должно занять свое место в концептуальном аппарате и методологии современного познания, оно является важным показателем степени освоения человеком природного и искусственных миров. Но это не простое освоение мира, а способность человека становится неотъемлемой составной частью мира (или миров), рефлексирующего и действующего с ним в унисон.

Эволюция форм вписанности в мир привела к последовательному переходу моделей познания от планиметрии к стереометрии (Б. И. Пружинин, см. 21), а далее, то есть сегодня, - она ведет к становлению познавательных топологических структур различных размерностей. Следовательно, наглядно, геометрически, путь познания можно представить как движение от линейного мышления к нелинейному - и далее к топологическому. Метафорически (но не только!) этот же путь укладывается в концепцию: монолог - диалог – полилог.

Остаются важные вопрос: человек – порождение двух сред – физико-биологической и социально-духовной, - как протекают, сменяют и противодействуют друг другу эти вписанности? Являются ли противоречия развития, возникшие проблемы глобальной и социальной экологии «борьбой» этих вписанностей? Следует ли найти срединный путь, примирить миры природы и культуры, наделить их равной ценностью? В этой связи требуется новая эволюционная программа воспитания и обучения, новая эволюционная система образования. Как пишет В. С. Швырев, все типы познания следует рассматривать «в широком контексте их связей и опосредований в объемлющем субъектов познания социальном и природном мире» (22). В конечном счете оппозиция познания осталась без изменения: человек и живая действительность (Швырев), но ее члены - не застывшие и неизменные феномены, а изменяющийся человек в эволюционирующем (в том числе и в результате его деятельности и познания) мире – определяют контуры познания будущего. Пока же, согласно теории социальных эстафет М. А. Розова, объектом нашего познания в постнеклассический период является человеческая деятельность, которую мы сами постоянно творим и воспроизводим (23, с. 273). Эта сложившаяся парадигма требует постановки очевидного вопроса: «Какой тип познания примет эстафету от постнеклассического познания?».