О бытии, проблемы человека и его бытия в мире, вопросы души

§ 3. Виды познания
Многообразие видов познания. Говоря о знании «вообще», сле­ дует обсудить чрезвычайное разнообразие видов или характеров единого по существу знания. Нельзя считать знанием только

1. 
   Эта мысль выражалась многими. «Чем меньше у человека познаний, тем меньше он способен знать их недостаточность», — гласит шотландская послови­ ца. Ф. Шлегель сказал так: «Чем больше знают, тем больше имеют еще для изу­ чения. Вместе со знанием растет равномерно и наше познание или, вернее, наше познавание размера еще не познанного».
   
2. 
   Лихтенштадт В.О. Гете. СПб., 1920. С. 499—500.
   

§ 2. Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 395
ловек, движимый стремлением к знанию, говорит: «Я не знаю, что это такое, но надеюсь узнать». Агностик же утверждает: «Я не знаю, что это такое, и никогда не узнаю». Дешевый скептицизм, так же как слепой фанатизм, одинаково часто встречается в людях ограниченных. По словам Ф. Ларошфуко, люди недалекие обычно осуждают все, что выходит за пределы их кругозора. Однако в разумной мере скептицизм полезен и даже необходим. Как позна­ вательный прием скептицизм выступает в форме сомнения, а это — шаг к истине. Сомнение — червь, подтачивающий и разру­ шающий устаревшие догмы, необходимый компонент развиваю­ щейся науки. Нет познания без проблемы, но и нет проблемы без сомнения. Невежество утверждает и отрицает; знание — сомнева­ ется. Однажды В. Гейзенберг в личной беседе сказал, что в неко­ торых философах его больше всего удивляют поразительное само­ мнение и самонадеянность: им кажется все ясным и понятным. А вот ему, Гейзенбергу, думается, что в мире больше всего еще не­ ясного и непонятного и лишь ничтожно малая доля кажется по­ нятной. По словам Д.И. Менделеева, спокойной скромности суж­ дений обыкновенно сопутствует истинно научное, а там, где хлест­ ко, с судейскими приемами стараются зажать рот всякому противоречию, — истинной науки нет.

У подлинно глубокого мыслителя философское сомнение при­ обретает форму смирения перед бесконечностью и недоступностью бытия. Человечеством многое познано. Но познание обнаруживает перед нами и бездну нашего невежества. Действительность выхо­ дит за пределы любого знания. Плохим тоном философского мыш­ ления является склонность к категорическим и окончательным суждениям. В мире есть так много таинственного, что обязывает нас быть скромными и в разумных пределах осторожными в своих суждениях. Настоящий ученый слишком много знает, чтобы раз­ делять непомерный оптимизм, он смотрит на «сверхоптимистов» с тем оттенком грусти, с которым взрослые смотрят на игры детей. Мы достоверно знаем лишь сравнительно простые вещи. С полным сознанием скромности, подобающей глубоким умам, хорошо ска­ зал И. Ньютон:

«Не знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу, развлекающимся тем, что время от времени отыс­ киваю камешек более цветистый, чем обыкновенно, или красную раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным» .

1 Вавилов СИ. Исаак Ньютон. М., 1961. С. 196.

394 Глава 12. Теория познания
кроется дополнительное внутреннее противоречие. Агностики, как правило, апеллируют к эмпиризму, чистому опыту. Но агнос­ тицизм непременно впадает в непростительное противоречие с фактами, а именно: с тем, что «у всех людей существует непоко­ лебимая уверенность в существовании внешнего мира, и опирается она на непосредственное переживание транссубъективности¹ , ок­ рашивающее одни элементы сознания, в противоположность чув­ ствованию субъективности, окрашивающему другие элементы со­ знания». Аналогично: если бы не было активной, реальной при­ чинной связи (а была бы только привычная связь во времени), то

«не было бы материала для возникновения понятия причиннос­ ти» , каковое существует «во всяком теоретизирующем сознании»; то же относится к субстанциональности и т.д.² Если бы реальность на самом деле противоречила разуму, то все в жизни мира было бы нелепо, нецелесообразно! (Можно заметить, что эти аргументы против агностицизма параллельны одному из классических дока­ зательств бытия Божия; эта связь, разумеется, не случайна. Ведь аргументы против бытия Божия и против познаваемости или само­ го существования природного мира также однотипны.)

Агностицизм есть гипертрофированная форма скептицизма. Скептицизм, признавая принципиальную возможность познания, выражает сомнение в достоверности знаний. Как правило,, скеп­ тицизм расцветает буйным цветом в период (или в преддверии) ломки парадигм, смены ценностей, общественных систем и т.д., когда нечто, считавшееся ранее истинным, в свете новых данных науки и практики оказывается ложным, несостоятельным. Пси­ хология скептицизма такова, что он тут же начинает попирать не только изжившее себя, но заодно и все новое, нарождающееся. В основе этой психологии лежит не исследовательская жажда но­ ваторства и вера в силу человеческого разума, а привычка к «уют­ ным», однажды принятым на веру принципам. Горько сожалея о том, что некоторым ученым действительно свойственна такая пси­ хология, К.Э. Циолковский говорил: смеются и отрицают немало, и это легко и приятно. Но какой позор лежит на человечестве, которое душит великое, избивает и уничтожает то, что потом ока­ зывается благодетельно для него самого. Когда же наконец изба­ вится человечество от этого гибельного порока...

Как доктрина скептицизм, безусловно, вреден, поскольку при­ нижает практически-познавательные возможности человека. Че-
¹ Транссубъективность — нахождение вне субъекта, вне сферы Я.

² См.: Лисский Н.О. Указ. соч. С. 40—41.

§ 2. Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 393

и, следовательно, «абсолютизм» вовсе не побежден релятивизмом. Относительное имеет смысл в связи с неким абсолютным, а вне этой связи теряет свой смысл. «Скептицизм Юма, — пишет Н.О. Лос­ ский¹ , — остановился на полдороге [и] учения Юма, последователь­ но развитые до конца, приводят к еще более радикальному, но зато уже саморазрушительному скептицизму»² . Юм считал все «общие положения» своего рода верованиями, делая исключение только для математических истин, чисто аналитических, по его мнению. Но это неверно, потому что математические аксиомы хотя бы пред­ ставляют собой синтетические суждения (не тавтологии). По Юму, даже описания внешних впечатлений не могут быть сочтены строго научными: в них неизбежно есть элемент «верований», т.е. если следовать Юму, строго говоря, невозможны даже история и геогра­ фия как науки. «Таким образом получается саморазрушительный скептицизм, считающий верованием все, кроме моментального единичного восприятия'. Очевидно, такой скептицизм должен от­ носиться с сомнением и к самому себе, т.е. к своей теории знания, имеющей притязание состоять из общих положений, и в этом смыс­ ле он разрушает сам себя»⁴ .

Агностицизм, как уже говорилось, противоречит самой прак­ тике знания, т.е. его положение входит в конфликт с тем, что, например, ученым удается построить более или менее успешные теории, подтверждающиеся на опыте. На основе этих теорий ин­ женеры строят механизмы, машины и пр., действительно дости­ гающие поставленные в проекте цели. Если какая-то теория со временем отвергается, то она не отвергается целиком, некоторые

«кирпичи» неизбежно переносятся в новое теоретическое здание (этот процесс, конечно, сложен, и он подробнее будет обсуждаться далее в этой главе). Более того (что совсем поразительно), теории, нередко развиваемые совершенно независимо в разных областях, вдруг обнаруживают параллелизм, родство и даже глубокую связь. Все это наводит на мысль о том, что есть нечто, стоящее за теориями. Это «нечто» сформулировать очень трудно. Его сущест­ вование и есть загадка познания. Как говорил А. Эйнштейн,

«самое непостижимое в этом мире то, что он постижим». Практика знания есть сумма огромного числа косвенных опровержений аг­ ностицизма. Кроме того, в агностицизме помимо указанных выше
1 Скептицизм здесь — агностицизм.

² Лосский Н.О. Обоснование интуитивизма. С. 39.

³ Таков прямо тезис Кратила (см. выше).

* Лосский Н.О. Указ. соч. С. 40—41.

³⁹² Глава 12. Теория познания
Но действительно ли душевное состояние атараксии соответствует гносеологической эпоха?

«Выраженная в двух словах, ккоу) сводится к следующему двухсоставному тезису: «Я ничего не утверждаю»; «не утверждаю и того, что ничего не утверждаю». [Здесь] как оказывается, мы явно нарушаем закон тождества, высказывая об одном и том же подлежащем... противоречивые сказуемые. Но мало того.

И та, и другая тезиса являются утверждением: первая — утверждением ут­ верждения, вторая — утверждением не-утверждения. К какой из них неизбежно применяется тот же процесс [...] Процесс пойдет далее и далее, при каждом новом колене удваивая число взаимопротиворечащих положений. Ряд уходит в бесконеч­ ность, а рано или поздно, будучи вынуждены прервать процесс удвоения, мы ста­ вим в неподвижности, как застывшую гримасу, явное нарушение закона тождест­ ва. Тогда получится властное противоречие, т.е. зараз: А есть А; А не есть Л.

Не будучи в состоянии активно совместить эти две части одного положения, мы вынуждены пассивно предаться противоречиям, раздирающим сознание. Ут­ верждая одно, мы в этот же самый миг нудимся утверждать обратное; утверждая же последнее — немедленно обращаемся к первому... Теперь далеко уже сомне­ ние, — в смысле неуверенности: началось абсолютное сомнение, как полная воз­ можность утверждать что бы то ни было, даже свое не-утверждение . Скепсис доходит до свободного отрицания, но не может перескочить и чрез последнее, так что обращается в бесконечно-мучительное томление, в потуги, в агонию духа... Безумное вскидывание и корча, неистовое топтание на месте, метание из стороны в сторону — какой-то нечленораздельный философский вопль... Уж конечно, это — не атараксия. Нет, это наисвирепейшая из пыток, дергающая за сокровенные нити всего существа; пирроническое, поистине огненное (Пир — огонь) терзание» и т.д.²

Если вернуться к чисто гносеологическому анализу, мы и тут по­ лучим неизбежное саморазрушение скептицизма. Если все на свете относительно, то относительно и это утверждение относительности
ным примером скептической атараксии может, наверно, служить флегматичный майор Мак-Набс из жюль-верновских «Детей капитана Гранта».

1 Читатель, знакомый с формальной логикой, видит, что тезис скептицизма представляет собой «запрещенное» высказывание, утверждающее собственную ложность. Математическая логика изгоняет подобные парадоксы тем, что их не­ возможно сформулировать на формальном языке исчисления высказываний или подобном. Это, конечно, не устраняет проблему как таковую (см.: Клини С.К. Вве­ дение в математику. М., 1959). Суть дела — ввозможности «рекурсивной ссылки» на саму себя, которая глубоко связана с проблемами обоснования теории мно­ жеств. Кстати, на некоторых формальных языках, используемых в компьютер­ ном программировании, можно символически записать «запрещенное» высказы­ вание, включив его в предписания компьютеру. Тогда действия компьютера по такой программе будут моделировать душевные метания в тисках «переживаемо­ го» противоречия, описанные в данном отрывке. (В конце концов компьютер при­ дется принудительно остановить либо из него « пойдет дым », как говорят програм­ мисты.)

² Флоренский ПА. Столп и утверждение истины. Письмо второе: Сомнение. С. 35—37 и след.

§ 2, Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 391

Пусть даже кто-нибудь правду изрек бы:

Как мог бы узнать он, Правду иль ложь он сказал?

Лишь призраки людям доступны.

Но и великий Аристотель заметил: «Кто ясно хочет познавать, тот должен прежде основательно сомневаться». Собственное имя

«скептики» принято связывать с философской школой, основанной Пирроном, по преданию, участником перехода Александра в Индию, воспринявшим некоторые идеалы индийской мудрости. В Пирроне «скептики всех времен видели своего патрона и чуть ли не святого»', поэтому скептицизм иносказательно именуется также пирронизмом, а философы, встающие на позиции скепсиса, — пир- рониками. Изложение взглядов Пиррона дал его последователь Секст Эмпирик, откуда и черпается большинство сведений об анти­ чном скептицизме. К скептикам относят и так называемых акаде­ миков — Аркесилая, Карнеада. В эпоху Возрождения и в начале Нового времени скептические учения развивали такие знаменитые мужи, как Эразм Роттердамский, Агриппа Неттесгеймский (пос­ леднему принадлежит труд «О недостоверности и тщете всякой науки»), Пико делла Мирандола. Особую известность приобрел автор прославленных «Опытов» Мишель Монтень: «Из того, что придумали люди, нет ничего более правдоподобного и более полез­ ного, чем пирронизм. Благодаря ему человек оказывается голым и опустошенным; признающим свою прирожденную слабость и гото­ вым признать некую высшую силу. это — чистый лист бумаги, на

котором перст Божий может начертать все, что ему благоугодно»² . Выраженный здесь переход от скептицизма к фидеизму (стремле­ ние основать знание на религиозной вере) не случаен и характерен для многих пирроников.

Древние философы, как известно, старались жить в соответст­ вии со своим учением. Гносеологической установке скептиков — эпохэ (воздержанию от суждения) — соответствует в поведении идеал атараксии, т.е. глубокого спокойствия и невозмутимости'*.
¹ Флоренский II А. Столп и утверждение истины. С. 35 .

² Цит. по: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990. С. 95).

'•> Ataraxiu — есть без-беспокойность души (от глагола tarag — потрясаю, вол­ ную, смущаю, беспокою и т.д.). В романе А.И. Солженицына «В круге первом» друзья забавно упрекают одного из главных героев, Нержина, кстати, частично автобиографическое лицо, провозглашавшего себя последователем Пиррона и Монтеня, за отклонение от пирронической этики (Солженицын А.И. В круге пер­ вом. Гл. 9 // Сочинения. Т. 1; вообще в этом романе рассыпано множество упо­ минаний, так или иначе касающихся философского скептицизма). Положитель-

390 Глава 12. Теория познания
Считать все наши знания только относительными, не содержа­ щими в себе частицы абсолютного, — значит, по существу, при­ знавать полный произвол в познании. В таком случае познание превращается в сплошной поток, где нет ничего относительно ус­ тойчивого, достоверного, где стираются границы между истиной и заблуждением, и получается так, что никаким положениям нельзя верить, а следовательно, ничем нельзя руководствоваться в жизни. Полный релятивизм в теории познания — это одна из форм проявления «пресыщенности» мышления. Для него харак­ терно следующее рассуждение: если уж истина, то она обязательно должна быть только абсолютной, а если истина не абсолютна, то она и не истина. В подтексте на самом деле — неверие в абсолют­ ную (даже не в относительную) истину. Заранее зная, что истины нет, Пилат, уже поворачиваясь, чтобы уйти¹ , спрашивает стояще­ го перед ним Христа: «Что есть истина? » Сторонники релятивизма обычно ссылаются на то, что история науки знает множество слу­ чаев, когда положения, считавшиеся истинными, потом опровер­ гались как ложные и,' наоборот, положения, считавшиеся ложны­ ми, в ходе развития науки выступали как истинные. Путь движе­ ния научного познания — действительно не прямая линия, а представляет собой причудливую кривую, на отрезках которой возможны заблуждения. Но это вовсе не доказывает, что все наше знание — вздор. Релятивист подменяет верное положение «Знание содержит момент относительного» ошибочным «Знание всегда только относительно», а следовательно, не нужно знания, долой знание!² . «Это самое ужасное рассуждение: если я не могу всего — значит, я ничего не буду делать» (Л.Н. Толстой).

Скептическая мысль восходит отчасти к рассуждениям анти­ чных философов — Протагора, Горгия, Продика, Гиппия, Анти­ фонта, Фразимаха, которые были предшественниками и современ­ никами вершинных мыслителей древности — Сократа и Платона (в Диалогах Платона можно найти споры с софистами). Ксенофан говорил:
¹ По воспоминаниям дочери Л.Н, Толстого, Т.Л. Сухотиной, так осознавал Толстой вместе со своим другом, знаменитым художником М.Н. Ге, сцену Христа перед Пилатом (Ге принадлежит картина на этот сюжет, хранящаяся ныне в Тре­ тьяковской галерее).

² Такова природа и нравственного релятивизма: В.И. Ленин писал, что абсо­ лютной свободы не существует нигде; так называемые буржуазные свободы огра­ ничены, следовательно, нужно отбросить их как фиговый листок, утвердив абсо­ лютную диктатуру в насилие («Государство диктатуры пролетариата опирается на не ограниченное ничем насилие»).

§ 2. Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 389

Формах его данности человеку. Именно последнее обстоятельство и позволило ему утверждать, что вещь познается в явлении, а не так, как она существует сама по себе. Но это утверждение, будучи абсолютизированным, вырывает непроходимую пропасть между сознанием и миром и ведет к агностицизму, понижая, по выраже­ нию Н.О. Лосского, ценность сознания. Мы видим, что корень аг­ ностицизма лежит в разрыве некой координирующей связи между субъектом и объектом. Каковы бы ни были гносеологические ги­ потезы о характере этой связи, без ее включения в теорию знания неизбежен агностический вывод.

Одним из истоков агностицизма является гносеологический ре­ лятивизм — абсолютизация изменчивости, текучести явлений, событий бытия и познания. Сторонники релятивизма исходят из скептического принципа: все в мире скоротечно, истина — и на житейском, и даже на научном уровне — выражает наши знания о явлениях мира лишь в данный момент, и то, что вчера считалось истиной, сегодня признается заблуждением: у истины, как у ле­ карства, есть срок годности. Еще большей зыбкости подвержены оценочные суждения. Это особенно остро чувствуется в социаль­ ной жизни, в нравственных нормах и эстетических вкусах. То, что недавно признавалось непререкаемым, теперь низвергается как исчадье ада и кошмар пережитого некогда страдания. Оценки ме­ няются, как цветные пятна в калейдоскопе. Из этого делается обобщающий вывод, будто процесс познания — это заранее обре­ ченная на неудачу «погоня» за вечно ускользающей истиной. Все наше знание как бы плавает в море неопределенности и недосто­ верности, оно только — и только! — относительно, условно, кон­ венционально' и тем самым субъективно.

Это гнетуще скептическое воззрение возникло еще в глубинах античности. Примером крайнего релятивизма может служить учение Кратила, считавшего, что в мире все изменяется столь быстро, что в нем нет абсолютно ничего устойчивого. Поэтому, говорил он, нельзя даже назвать гот или иной предмет, животное или человека, ибо, пока мы будем произносить слово, они уже изменятся и не будут тем, за что мы их принимаем. Кратил со­ ветовал во избежание заблуждения молчать и лишь в случае самой крайней необходимости указывать пальцем: тут уж ни в чем не ошибешься!

От лат. conventionalis — соответствующий договору, условию.

388 Глава 12. Теория познания
быть даны в их «голой» самости. Отсюда вывод: невозможно обна­ ружить то, что не содержится в мысли и чувствах, а там все с

«примесью» субъективности. Внешний же мир, согласно такому представлению, подобно страннику, стучится в храм разума, воз­ буждает его к деятельности, оставаясь в то же время под покровом неведомого: ведь он не может в самом деле войти в этот храм, не подвергшись при вхождении деформации. И разум вынужден только догадываться о том, какой же этот странник, придумывает его образ, который оказывается чем-то кентаврообразным: что-то от самого странника, а что-то от нашей человеческой природы. Из этого рассмотрения видно, что источником агностицизма неизбеж­ но является гипотеза о трансцендентности знания. Источник аг­ ностицизма — разрыв в бытии, признание «непроницаемости бытия для Истины», по выражению П.А. Флоренского.

Сам Кант вряд ли счел бы себя агностиком. Помещая природу (природу, как феномен) внутрь круга познания, он верил в без­ граничный прогресс ее познания. Ведь, наблюдение и анализ яв­ лений, согласно Канту, проникают внутрь природы, и неизвест­ но, как далеко со временем человечество продвинется в этом. Гра­ ницы нашего опыта непрерывно расширяются, и сколько бы ни увеличивалось знание, границы его тем не менее не могут исчез­ нуть, как не может исчезнуть небесный горизонт. Таким образом, на самом деле у Канта все обстоит куда сложнее, чем принято утверждать, говоря о его агностицизме. «Этот замечательный муж, — писал И.В. Гете о Канте, — действовал с плутовской иро­ нией, когда он то как будто старался самым тесным образом ог­ раничить познавательную способность, то как бы намекал на выход за пределы тех границ, которые он сам провел». В чем же сложность? На долю человеческого разума, утверждает Кант, вы­ пала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему собственной при­ родой; но в то же время он не может ответить на них, ибо они превосходят его возможности. В такое затруднение разум попа­ дает не по своей вине. Он начинает с основоположений, выведен­ ных из опыта, но поднимаясь к вершинам познания, замечает, что перед ним возникают все новые и новые вопросы, ответ на которые он не может дать.

Итак, во-первых, Кант поставил здесь вопрос о принципиаль­ ной ограниченности человеческого опыта, во-вторых, признал, что действительность всегда выходит за пределы любого знания: она в этом смысле «хитрее» всяких теорий и бесконечно богаче их. Кроме того, он констатировал, что мир познается всегда только в

§ 2. Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 387

дено узнать химический состав Солнца. Но не успели высохнуть чернила, которыми были начертаны эти скептические слова, как с помощью спектрального анализа был определен состав Солнца. Некоторые представители науки XIX в. уверенно считали атомы не более, чем мысленной функцией, хотя и удобной для теорети­ ческих конструкций, но не реальной сущностью. Но пробил час, и Э. Резерфорд, войдя в лабораторию, мог воскликнуть: «Теперь я знаю, как выглядит атом!», а еще через полвека была выявлена твердо установленная пространственная химическая структура генов¹ . «Великое чудо в прогрессе науки, — пишет Л. де Бройль, — состоит в том, что перед нами открывается соответствие мелсду нашей мыслью и действительностью, определенная возможность ощущать с помощью ресурсов нашего разума и правил нашего ра­ зума глубокие связи, существующие между явлениями»² .

Но и сегодня диапазон философских доктрин, не чуждых аг­ ностическим выводам, довольно широк — от неопозитивизма до феноменологии, экзистенциализма, прагматизма и др. Их агнос­ тицизм обусловлен не только причинами гносеологического по­ рядка, внутренней логикой, но в определенной степени и тради­ цией, восходящей к философии Д. Юма и И. Канта.

Суть кантовского агностицизма, как принято считать, состоит в следующем: то, чем вещь является для нас (феномен), и то, что она представляет сама по себе (ноумен), принципиально различны. И сколько бы мы ни проникали в глубь явлений, наше знание все же будет отличаться от вещей, каковы они суть сами по себе. Это разделение мира на доступные познанию «явления» и непознавае­ мые «вещи сами по себе» исключает возможность постижения сути вещей. Каковы предметы на самом деле, мы не знаем и знать не можем: нельзя сравнить то. что находится в сознании, с тем, что лежит за его пределами, трансцендентно ему. Ведь человек может сравнивать лишь то, что он знает, с тем, что он как-то знает. Получается, что мы бесконечно, как белка в колесе, вращаемся в мире нашего познания и нигде никогда не соприкасаемся с самими предметами мира в их свободной от привнесения нашей субъек­ тивности форме: они нам никогда не даны и в принципе не могут
1 См.: Уотсон Дж. Двойная спираль. М., 1967; Его же: Молекулярная биоло­ гия гена. М., 1974. По иронии злой судьбы, почти в то же время, когда «двойная спираль» молекулы ДНК была открыта, в СССР «формальная генетика» подвер­ глась окончательному запрету («августовская сессия» ВАСХНИЛ — 1948 г., от­ крытие структуры ДНК — 1953 г.).

² Бройль Л. де. По тропам науки / Пер. с фр. М., 1962. С. 291.

13'

386 Глава 12. Теория познания

перед ним, показать ему свои богатства и свои глубины и дать ему наслаждаться ими» ¹ . Скептики же не отрицают принципиальной познаваемости мира, но выражают сомнение в достоверности зна­ ния, тогда как агностики отрицают познаваемость мира² .

Однако выделение этих трех линий представляется серьезным упрощением. Все гораздо сложнее. Ведь если агностики отрицают познаваемость мира, то это не голое, ни на чем не основанное от­ рицание. На многие вопросы, указываемые ими, пока действи­ тельно невозможно дать ответ. Основная проблема, которая под­ водит к агностицизму, заключается в следующем: предмет в про­ цессе его познания неизбежно преломляется сквозь призму наших органов чувств и мышления. Мы получаем о нем сведения лишь в том виде, какой они приобрели в результате такого преломления. Каковы же предметы на самом деле, мы не знаем и знать не можем. Мир простирается перед нами, безначальный и бесконечный, а мы подступаем к нему с нашими формулами, схемами, моделями, по­ нятиями и категориями, стремясь поймать его вечность и беско­ нечность в «сачок» наших представлений. И сколь бы хитроумно мы ни завязывали «узелки» понятий, категорий и теорий, не само­ надеянно ли претендовать на постижение таким образом сущности мироздания? Получается, что мы замкнуты миром наших спосо­ бов познания и не в состоянии сказать нечто достоверное о мире, как он существует сам по себе, — вот вывод, к которому неизбежно ведет логика данного рассуждения при определенных гносеологи­ ческих допущениях³ .

Однако практический вывод агностицизма на каждом шагу оп­ ровергается развитием науки, познания. Так, некогда основопо­ ложник позитивизма О. Конт заявил, будто человечеству не суж-

1 Гегель Г.В.Ф. Сочинения. М.; Л., 1956. Т. IX. С. 5.

² Исторически для обозначения «философии сомнения», как полностью отри­ цающей познаваемость мира, так и не делающей столь сильных выводов, приме­ нялся общий термин «скептицизм» (от греч. skeptikos — склонный к рассматри­ ванию, размышлению). Понятия «агностики, агностицизм» (от греч. agnostos — недоступный познанию) введены з обращение в 1869 г. Т. Гексли, т.е. это срав­ нительно новые термины. (В современном западном словоупотреблении слово «аг­ ностик» имеет побочный оттенок, часто служит эвфемизмом для «атеист»: пос­ леднее ассоциируется с тем, что у нас называлось воинствующим безбожником, тогда как агностик — это человек, не то чтобы отвергающий Бога, но не поддер­ живающий мнения о его существовании, прямо не говорящий ни да, ни нет).

³ Таково, во-первых, скрытое здесь допущение трансцендентности предмета для познающего субъекта, т.е. то, что предмет лежит вне сферы сознания Я. Это очень естественное, казалось бы, допущение, принимается бессознательно почти всеми, начинающими рассуждать о познании.

§ 2. Проблема познаваемости мира и философский скептицизм 385

наивности, но даем себе удовольствие пользоваться ее преимуще­ ствами, не лишаясь и плодов критицизма.

На современном уровне теория познания являет собой результат обобщения всей истории развития познания мира. Она исследует природу человеческого познания, формы и закономерности перехо­ да от поверхностного представления о вещах (мнения) к постиже­ нию их сущности (истинного знания), а в связи с этим рассматрива­ ет вопрос о путях достижения истины, о ее критериях. Но человек не мог бы познать истинное как истинное, если бы не делал ошибок, поэтому теория познания исследует также и то, как человек впадает в заблуждения и каким образом преодолевает их. Наконец, самым животрепещущим вопросом для всей гносеологии был и остается вопрос о том, какой практический, жизненный смысл имеет досто­ верное знание о мире, о самом человеке и человеческом обществе. Все эти многочисленные вопросы, а также и те, которые рождаются в области других наук и в общественной практике, способствуют оформлению обширной проблематики теории познания, которая в своей совокупности и может представить ответ на вопрос, что есть знание. Знать означает в самом широком смысле владеть и уметь. Знание есть связующая нить между природой, человеческим духом и практической деятельностью.