Müasir fəlsəfə problemləri” şöbəsi MÜASİr fəLSƏFƏ, elm və MƏDƏNİYYƏT: postqeyri-klassik epistemologiYA

Демократия – это востребованность в «другом», «ином», это – открытость и толерантность, когда мысль и поведение знают границы, пределы любви к «своему» и ненависти, неприятия к «чужому». Демократия – это имманентная тяга к взаимовыгодному сотрудничеству, обязанность и долг понимать, уважать истину другого, это правило ставить под сомнение, прежде всего, собственное разумение и собственное право владеть чем-то и кем-то. Демократия возможна тогда, когда самовыражение индивидуального, частного предполагает и стимулирует самовыражение общего как ценности, когда «я» подходит к «иному» не как к бесправному объекту обладания, пользования во имя собственных субъективных желаний и стремлений, а как к самоценной сущности, имеющей право быть свободной, доказывать своё мнение, быть избранной и избирать. Демократическое мышление постольку критично, поскольку стремится к единению с иным, к взаимопониманию и сотрудничеству между разными определенностями. Не кичливо–болезненное ощущение своей сверхценности, не упоение своей единственной правдой делает возможным бытие демократии, а осознанное стремление к взаимоуважению и согласию. Она, демократия, зиждется на критическо-синергетическом отношении к миру, к событиям и явлениям.

Вопреки этому, тоталитарно–авторитарное (догматичное) мышление не приемлет стремления к достижению единства через разномыслие, разнообразие; оно всегда нуждается в надуманной или кажущейся опоре на нечто частное, единичное – в фундаментализме. Для него не приемлема самоценность составляющих, частей целого, созидательная сила многообразия, всех «цветов». Практика, диктуемая тоталитарно-авторитарным мышлением, склонна опираться на «избранную часть», на «один цвет». Ради создания «рая на Земле» она будет непременно опираться либо на «арийскую расу» (гитлеризм), либо на один класс – пролетариат (марксизм), либо на один клан или регион (как в некоторых постсоветских республиках), либо на одно этническое или религиозное начало и т.п.

Тоталитарная мысль твердолоба в понимании гармонии общежития через равноправное сообщение, сотрудничество разностей, через соблюдение прав всех «единиц» и их уважение. Для нее, изначально зараженной болезнью размежевания, дробления на «своих» и «чужих», существенны та «гармония» и то «единство», которые обеспечиваются отвержением достоинства, потенциала и прав «частей» во имя одной – избранной части. А такое «единство» может быть обеспечено лишь диктатурой над истиной, совестью, взглядами, поведением, низвержением Человека, путём обмана и лести, манипулирования массами, демагогии и коварства, цинизма и бездушья, будь это диктатура «арийской расы», диктатура пролетариата или одного клана, одной партии или «гениальной личности». Прошлая и нынешняя история показывает, что возможно (в большинстве случаев!) и сочетание нескольких элементов, фундаменталистских основ диктатуры.

Тоталитарно-авторитарный тип мышления отметает основы альтруизма, системной естественности социального порядка. Здесь уместно было бы напомнить примечательную мысль Ж. Ламетри: «Если бы каждый мог жить в одиночку и исключительно для самого себя, то существовали бы люди и не было бы человечества, были бы пороки, или то, что называется ими, но не было бы угрызений совести» (6). Впрочем, она же, история, показывает, что тоталитарная мысль зачастую разворачивает свою деятельность под флагом демократии и от имени народа против той же самой демократии и того же народа. И всё это совершалось не только в прошлом. Коварство тоталитарно-авторитарного мышления на практике сегодня проявляет себя ничуть не меньше. Причем, нередко «темные дела» творятся при двусмысленной позиции и молчаливом согласии так называемого цивилизованного мира, дискредитировавшего себя в глазах народов своей приверженностью к концепции устаревшего взгляда на мир, к той доминирующей парадигме, когда сам принцип приносится в жертву выгоде, а мотивы получения прибыли довлеют над всякой моралью и нравственностью. Такая колониально-материалистическая сущность системы отношений не может не вызывать серьезных недовольств и разочарований. Правда, ситуация в какой-то степени стала меняться в лучшую сторону за последнее время. Ощутимо то, что после избрания Б. Обамы президентом США наметились обнадеживающие новые контуры политического поведения в международной жизни. Об этом свидетельствует также отношение США и стран Европейского Союза к развернувшимся историческим событиям в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии, Йемене, Иордании, Марокко, Бахрейне, Кот-Дивуаре, Судане и т.д.

Применительно, например, к новым «независимым государствам» плодами так называемого кодекса поведения мирового сообщества в период президентства Дж. Г. У. Буша, У. Б. Клинтона и Дж. У. Буша были: государство и политическая власть выходили из-под контроля общества и народа; у людей подрывалась вера в демократию как в универсальный принцип; большинство населения ещё больше отчуждался от собственности, чем прежде, и на них же перекладывалась основная тяжесть трансформации; происходила фактическая приватизация власти и собственности, причём самым беззаконным и криминальным способом; догматичный политический менталитет становился доминирующим не только во властных структурах, но и в обществе в целом; судебно – правовая система всё больше и больше начинала играть роль политической юстиции как исполнитель заказов сверху; имела место невиданная деструкция социально–культурных ценностей, как на уровне отдельных индивидов, так и обществ; росла массовая безработица, нищета и обездоленность народов.

Напрашивается вопрос: неужели догмат материального, вещественного, прибыли и денег, наживы и дикой конкуренции и далее будет единственно-верным путем Движения Человечества, основой миропорядка после «холодной войны»?! Не пора ли человечеству бросить вызов этому пути, столь регрессивному и варварскому?! Ведь есть необходимость подумать о завершении старой эпохи и переходить к новым парадигмам!

Здесь, кстати, исходя из сущности проблематики, хочу обратить внимание читателей на бесспорно полезные суждения Джорджа Сороса. Предупреждая об угрозе, нависшей над открытом обществом и цивилизацией, он писал: «В утверждении, что капитализм ведёт к демократии, кроется некая фундаментальная проблема. В системе мирового капитализма отсутствуют силы, которые могли бы толкать отдельные страны в направлении демократии. Международные банки и многонациональные корпорации зачастую чувствуют себя более комфортно с сильным, автократическим режимом. Возможно, самая могущественная сила в борьбе за демократию – это свободный поток информации…Но нельзя переоценивать свободу информации…В любом случае свободный поток информации совсем необязательно побуждает людей к демократии, особенно когда люди, живущие в демократическом обществе, не верят в демократию как универсальный принцип» (7).

Тревогу Дж. Сороса, действительно, легко понять. Она актуальна и сегодня. То, что отношения между демократией и капитализмом, демократией и свободой информации неоднозначны, понятно каждому здравомыслящему человеку. Понятно и то, что свободный поток информации зачастую сам же становится средством дезинформации, рупором лжи и обмана, мелких интриг и слухов, как, например, это имеет место в некоторых постсоветских республиках.

Свобода слова, независимость средств массовой информации есть необходимость, но она превращается в немалое зло, когда и в этой сфере жизнедеятельности общества целиком и полностью властвует рыночный фундаментализм, день за днём отметающий моральные ценности и принципы. Столь значимый свободный поток информации в условиях господства «диктатуры капитала», «коммерческой идеологии», непременно, начинает выступать фактором, стимулирующим патологии общества. Такая система информации есть саморазрушающаяся система, работающая против своего подлинного смысла. Информация – это, прежде всего нечто идеальное, она - явление духовное. И сущность её должна определяться, главным образом, посредством параметров духовного бытия. Защита же духовного предполагает господство разума и истины, главенство научной мысли и нравственных оснований. Когда отсутствуют эти факторы, не может быть свободы слова как таковой в массовом объеме и в нужном для общества качестве. Она, свобода слова, будет лишь как явление частное, единичное, как индивидуальный протест, зов, вызов. Причем, этот индивидуальный голос постараются заглушить как массово–общественный «свободный поток информации», так и не на шутку растревоженные господа-приверженцы тоталитаризма, с которыми, как справедливо отмечает Дж. Сорос, более комфортно чувствуют себя международные банки и многонациональные корпорации. Последним, как показывает действительность, куда выгоднее сотрудничество с послушными марионетками в обертке демократии, идущими на всё, вопреки национальным интересам, ради той же самой безграничной материальной выгоды. Разве не из-за этого большинство граждан превращаются в потенциальных ненавистников «такой независимости» и «такой демократии»?!

Наконец, трудно спокойно созерцать то состояние, когда культурные традиции, общественные ценности, сугубо национальные достояния в духовной сфере оказываются совершенно незащищенными перед нашествием «монстр-культуры», которую многие и по сей день (осознанно или по ошибке) называют «массовой культурой». Монстр-культура, как я её называю, лишь в том смысле массовая культура, что имеет на сегодня глобальную распространенность в обществах, повальным образом влияет на умы и сердца людей по всему миру, последовательно и цинично захватывает всё новые и новые пространства. В сущности же она весьма далека от народности, конкретной национальной выразительности и даже социализированности. Она не поддается сублимации, преломлению через социокультурные нормы, ощутимой коррекции в рамках влияния национального. Монстр-культура, как говорится, терпеть не может переключения энергии с социально неприемлемых (низших, низменных) на социально приемлемые (высшие, возвышенные) цели и объекты. Она – энергия, агрессия инстинктов, первично самобытных, во многом диких наклонностей. В ней нет (или почти нет) социально и духовно преобразованной энергии, морально-нравственной силы интеллекта, сопереживания и стыда, чувства долга и ответственности. Это, скорее всего, интервенция антикультуры, разгул первобытного инстинкта, агрессия массового психоза. В условиях же, когда современное мировое сообщество представляет собой, главным образом, агломерацию рыночных сил и экономических операций, когда рыночный субъективизм и жажда прибылей не знают границ, эта самая монстр-культура представляет собой величайшую опасность не только для отдельных обществ, но и для глобальной перспективы человечества.

И может быть, на самом деле следует думать о необходимых принципах запрета (ограничения), что, кстати, абсолютно органично вписывается в новую методологическую парадигму, базирующейся на философии сложности и критическо-синергетическом мышлении. В целом же значимость этого принципа вытекает отнюдь не только в связи с проблемами культурной эрозии и экспансии.

Принцип необходимого запрета (ограничения) играет существенную роль в правильном определении государственной стратегии и в упрочнении основ национальной безопасности, в гармонизации социальных отношений и в защите здоровой морально-психологической атмосферы. Без него невозможны, как говорится, здоровая психология и нормальная физиология общества.

Особую значимость принцип запрета приобретает в контексте взаимоотношений нашего общества с иными обществами, с миром в целом. Каждое общество, как сложная система в системе государств мира, подвержено влиянию отрицательной энтропии глобальной общественной жизни, так называемых «отходов производства» иных стран. Эта энтропия сама по себе имеет деструктивный характер и её импорт (проникновение) по различным каналам сообщения (материально-экономическим, социально-культурным, нравственно-психологическим, научным, политическим) в наше общество чрезвычайно опасно для его нынешнего и будущего бытия. Защита от энтропии особенно важна в период коренной общественной трансформации для новых независимых государств, когда преследуется переход к обществам открытого типа.

Переход к открытым обществам в постсоветских республиках, как к необходимой и важной цели, таит в самом себе также определенную опасность. Стремления к открытому обществу как бы начинает действовать против самого себя. И связно это, прежде всего, с недостаточным знанием диалектики бытия социального как сложности, а как результат – с беспечностью по отношению к принципу необходимого запрета. Согласимся, что о нем даже не говорят. Фактически, политическая, научно-творческая элита мало озабочена им. И одна из причин этого в том и заключается, что есть серьезная проблематичность в использовании новых научных парадигм.

Как носитель беспорядка, чрезмерной неопределенности, путаницы и хаоса, деградации и растления, социальная энтропия в условиях бездействия или отсутствия запретительных (ограничительных) принципов изначально отнимает у обществ, стремящихся к открытости и демократии, позитивную перспективу. С учётом глобализационных явлений, универсализации общественной жизни новые независимые страны, в том числе - Азербайджан, оказываются под большой угрозой. По причине доминирования в системе межгосударственных отношений ущербных парадигм и при отсутствии, к тому же, необходимых принципов запрета наше общество вместе того, чтобы самому избавится от излишних отходов и негативов общественной жизни, освободиться от энтропии и приобрести дивиденды от взаимообмена с внешней средой, оказывается под тяжелейшим грузом глобальной энтропии растления и развращения. И на этот счёт можно привести множество конкретных примеров из самых различных сфер жизнедеятельности нашего общества, начиная, например, с ввоза негодных к употреблению продуктов и просроченных лекарств и кончая теми «ужасами», «триллерами», «боевиками», наконец, примитивными «сериалами» монстр - культуры, которыми обильно снабжают нас победители «холодной войны».

Ради корректности замечу: я не рассматриваю социальную энтропию сугубо в той трактовке, которая имела место, начиная со второй половины XIX века вплоть до середины 80-х годов XX столетия в физике, и не считаю её лишь только негативным явлением, феноменом. Трактовка энтропии просто как меры беспорядка, принципиально недостаточна, а в своей единственной заданности даже вредна. Я исхожу из постнеоклассического понимания данной категории. Впрочем, и сами физики в последние годы всё чаще стали говорить об ошибочности трактовки энтропии просто как меры беспорядка (8, 9). Родившееся первоначально в физике это понятие сегодня в равной мере рассматривается как химическое, биологическое, экономическое и социальное явление, но в более широком смысле и богатом содержании. И это содержание органично вписывается в общую систему представлений, идей и принципов постнеоклассической научной парадигмы, сущность которой я попытался изложить в статье «Постнеоклассическая эпистемология: необходимость и сущность», опубликованной в данном сборнике.

Разумеется, эта система представлений, идей и принципов не может рассматриваться в качестве окончательно полной и самодостаточной. Вместе с тем, думается, она может быть полезной для расширения горизонта познавательных пространств и выработки новых эпистемологических оснований, необходимость в которых возрастает с каждым днем. Нам важно и нужно разработать такую дееспособную парадигму, благодаря которой было бы возможно говорить на новом языке, новой лексикой и логикой о Природе – Человеке – Обществе – Мире.
Литература:
1. Бжезинский З. Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство. М., 2004, с.84.

2. Там же, с.85.

3. Чешков М.А. Синергетика: за и против хаоса (заметки о науке эпохи Глобальной смуты) // Общественные науки и современность. 1999, №6, с. 130.

4 Моисеев Н.Н. Современный рационализм и мировоззренческие парадигмы // Общественные науки и современность. 1994, №3.

5. Аббасов А. Ф. Философия сложности. Баку, 2007.

6. Ламетри Ж.О. Сочинения. М., 1983, с. 225.

7. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. 1999, с. 122.

8. Денбиг К. К вопросу об энтропии, беспорядке и дезорганизации // Знание – сила. 1995, №9;

9. Хайтун С. Д. Социальная эволюция, энтропия и рынок // Общественные науки и современность. 2000, №6, с. 98-102.


Баширов Т. К.

Принцип конкретизации субъекта познания

Под конкретизацией субъекта познания я понимаю любые уточнения реального положения человека в мире и способов его взаимодействия с ним, имеющие существенное значение для процесса познания.

Последовательное уточнение статуса субъекта, все более полное его описание, является движением от абстрактного субъекта к конкретному. Именно подобное восхождение от абстрактного субъекта к конкретному имеет, на мой взгляд, место в развитии научного познания. Тем самым, применительно к субъекту познания, реализуется тот же диалектический принцип восхождения от абстрактного знания к конкретному, который был подробно исследован в философско-методологической литературе относительно объекта познания. Учитывая неразработанность данного принципа, применительно к субъекту познания, рассмотрим его подробнее на материале развития физических наук.

В классической физике, в сравнении с неклассической, субъект рассматривался упрощеннее, и человеческому фактору в познании практически не уделялось внимание. Относительно него принимался ряд допущений, не соответствующих его реальному познавательному статусу, в силу которых субъект познания фактически представал крайне абстрактным. «Законы Ньютона отнюдь не предполагают, что наблюдатель - физическое существо. Объективность описания определяется как отсутствие всякого упоминания об авторе описания». (13, с. 281.) Согласно представлениям классической физики субъект познания, по существу, мог описывать мир из системы координат, находящейся «вне мира», передвигаться в пространстве с бесконечной скоростью, взаимодействовать с объектом, не изменяя его и т.д. Ясно, что эти гносеологические допущения противоречили реальным познавательным возможностям субъекта и представляли его в весьма абстрактном виде. Но подобная познавательная установка обеспечивала успешное развитие классической физики, поскольку в ней просто не было необходимости учитывать субъект познания в более конкретизированном виде. А потому, игнорирование человеческого фактора в научном познании не препятствовало успешному развитию классической науки. В итоге, субъект представлялся как наблюдатель, способный познавать мир, практически не взаимодействуя с ним, и не имея общих с ним характеристик.

В области макротел классической науки абстрагирование от субъекта оказалось возможным в силу того, что информационные сигналы о мире (световые, звуковые и др.), с помощью которых человек ориентировался в нем, практически не изменяли объект исследования, и их влиянием на него можно было пренебречь. А огромная скорость света позволяла предположить возможность мгновенного получения информации об исследуемых объектах.

Природа сигналов, несущих информацию о мире, оказалась такой, естественно, не случайно, а вследствие того, что в области макротел, то есть в области тел, имеющих жизненное значение для человека, эволюция живых организмов должна была «выбрать» информационные сигналы из области микромасштабов, позволяющих в силу их малого воздействия получать неискаженную, с точки зрения практической жизнедеятельности, информацию об объектах окружающего мира. Кроме того, ясно, что сигналы, имеющие макромасштабы, оказались бы попросту гибельными для человека.

Поэтому понятно, что классическая наука, выросшая из исследования важных для практической жизнедеятельности человека взаимодействий с макрообъектами, вполне успешно могла исходить из представления о субъекте как существе, могущем иметь мгновенную информацию о мире, рассматривающего мир извне, то есть по существу абстрагироваться от него.

Дальнейшее развитие науки, с одной стороны, вывело человека из области макротел в область микромира, где параметры объектов исследования и сигналов, несущих информацию о мире, являлись сравнимыми, а сам человек по отношению к исследуемым объектам оказался макрообъектом, пренебречь которым в познании микромира было в принципе невозможно. С другой стороны, с выявлением конеч­ности скорости света, означающей невозможность иметь мгновенную информацию о мире, а также с обнаружением ее неизменности для всех физических систем отсчета, оказалось необходимым учитывать субъект как существо, находящееся в самом мире, и описывать мир, исходя из определенного местоположения человека во Вселенной. И. Пригожин, обсуждая теорию относительности А.Эйнштейна и солидаризуясь с послеэнштейновским поколением физиков, так сформулировал эту мысль: «Для них относительность означала невозможность описания природы извне: физика делается людьми и для людей. Таков, например, урок, который Гейзенберг перенес на квантовую механику, и, если я могу внести элемент личного опыта, таков же урок, который я пытаюсь реализовать применительно к проблеме необратимости в ее связи с динамикой» (18, с. 113).

В теории относительности, пробившей первую брешь в классической картине мира, абстрактность субъекта познания в определенной мере устранялась введением некоторых ограничений на его познавательные возможности. «Научное познание должно соответствовать источникам, доступным наблюдателю, принадлежащему тому миру, который он описывает, а не существу, созерцающему наш мир «извне». Таково одно из фундаментальных требований теории относительности» (13, с. 36). В ней субъект познания таким образом описывал реальность из системы координат, находящейся в самом этом мире, а возможность его передвижений в пространстве была ограничена скоростью света, что означала невозможность для субъекта находиться во всех точках пространства одновременно. Невозможность для субъекта познания находиться одновременно во всех точках пространства (обратное чему фактически допускается в классической физике, исходящей из бесконечной скорости взаимодействий и возможности мгновенного получения информации) придает теории относительности некую «человечность». Подобное помещение человека во внутрь описываемого им мира, приводит к существенному изменению классических представлений. Так, фундаментальное и абсолютное для классической науки понятие одновременности событий, становится относительным к системе отсчета. А относительность одновременности изменяет всю физическую картину мира. Те события, которые воздействовали на наблюдателя в одной системе координат, могли не оказывать никакого влияния на него в другой системе координат. Допущение классической науки об однородности протекания физических процессов во всех системах отсчета - в теории относительности не выполняется. Здесь важно учитывать в каком месте пространства-времени находится человек.

Разрушение представлений об однородности Вселенной является большой заслугой теории относительности. И. Пригожин, анализируя вклад Эйнштейна и характер его работ, пишет: «Отнюдь не случайно его труд концентрировался вокруг универсальных постоянных - скорости света с, константы Больцмана k, константы Планка h и гравитационной постоянной. Вторжение этих констант в монолит универсальных формулировок классической физики явилось потрясением, не имеющим параллели в истории науки. Законы Ньютона были универсальны, поскольку они не различали медленное и быстрое, легкое и тяжелое; но универсальные постоянные порождают следующие различия: c позволяет нам отличать медленное от быстрого, h – тяжелое от легкого. Вместо единой структуры всех физических объектов мы обнаруживаем теперь множественность структуры» (18, с. 121).

Универсальные постоянные, таким образом, разрушая однородность Вселенной, характеризуют разномасштабность структур мира. Они ограничивают также и познавательные возможности человека, вписывая его, как физическое тело, в структуру окружающего мира. Это как раз и является конкретизацией его бытийного положения.

Линию на дальнейшую конкретизацию субъекта познания продолжила квантовая механика. В теории относительности, несмотря на существенное продвижение в плане учета человеческого фактора, относительно взаимодействия субъекта с миром по-прежнему предполагалось справедливым положение классической физики о возможности сколь угодно малого воздействия субъекта на объект исследования и соответственно сколь угодно точного измерения характеристик объекта. В квантовой механике субъект познания наделялся статусом «тяжелый», и накладывались ограничения на его возможности одновременного, сколь угодно точного, измерения определенного ряда физических величин. Отнесение человека к макротелам и соответственно наделение его физическим статусом «тяжелое тело», означает, что человек при описании мира должен исходить не только из факта своего нахождения внутри этого мира (это показала теория относительности), но и также учитывать свои масштабные физические характеристики. Наличие у человека физических характеристик, относящих его к классу макротел и необходимость учета этого факта при построении квантовых теорий, означает, что теперь человек описывает не вообще мир, как он существует без субъекта познания, а мир частью которого является он сам. Безотносительная к субъекту познания, универсальная картина мира (как это допускалось в классической науке) является в действительности невозможной. Человек в принципе не может «выйти» из мира, в котором он находится, и взглянуть на него со стороны. Более того, можно сказать что «выход» человека из мира должен существенным образом изменить этот мир, а, следовательно, изображение такого мира не будет эквивалентным первоначальному миру.

Таким образом, и в теории относительности и в квантовой механике, описание объектов исследования требовало учета определенных характеристик самого субъекта познания, а также принятие во внимание области мира, из которой осуществляется это описание.

В неклассической науке, исходящей из вписанности субъекта в сам мир, вытекает необходимость учета специфики его организационного бытия в создаваемой научной картине. То есть, необходимость включения в картину мира картину его познания. Если, как отмечает И.С.Алексеев, в классической науке от строительных лесов методологических знаний и принципов абстрагировались, считая их несущественными для итогового знания, и все знания относились к объекту познания, то теперь необходимо было сам объект брать как результат деятельности субъекта и представлять знания с учетом этого обстоятельства, то есть изображать картину мира в единстве с картиной его познания (